– За нами, хорунжий! – зыкнул капитан.

У ворот капитан спрыгнул с пролетки, достав из кобуры парабеллум, постучал им, оглянувшись на хорунжего:

– Револьвер держите наизготовку!

Под надрывный лай кобелей кто-то подошел к воротам, окликнул:

– Кто такие?

– Контрразведка! – ответил капитан. – Без шума! Открывайте ворота. Быстро!

Загремел замок, скрипнула в петлях перекладина, и старик Ковригин распахнул сперва одну, потом другую половину окованных железом ворот.

Сидор Макарович заехал в ограду, а за ним Ной провел Вельзевула.

В две глотки надрывались кобели, гремя цепями по проволоке.

– Уймите собак, хозяин! – приказал капитан,

На веранду кто-то вышел.

– Кто там приехал, отец? – Ной узнал голос Василия.

– Гости! – опередил Кавригина капитан, и к Сидору Макаровичу: – Идите следом за хозяином. А вы, хорунжий, за ним. Смотреть внимательно.

Хотя хорунжий и знал, что в доме Машевского с товарищами нет, но настроение у него было отвратное. Нет, это не как в Гатчине! Там все было определенно, и Петроград со Смольным под боком!.. А тут… сам черт не разберет. Тайные замыслы капитана ему были неизвестны, да и вообще не по натуре были Ною всякие тайны, привык жить открыто, без вранья. Но теперь, при белых, с открытой душой не проживешь – душу выдернут прочь!

В гостиной за большим столом ужинала семья Ковригиных. Женщины только что пришли из бани: молоденькая невестка Ковригиных с трехлетним ребенком на руках, старуха в ситцевом платье и Анна Дмитриевна в кофточке, с неприбранными волосами. Еще сидел в застолье рыжебородый татарин в ермолке, который назвался Абдуллой Саффутдиновичем Бахтимировым.

– Идите домой, – отослал его капитан. – Машевского не видели?

– Какой есть Машевский? – Нет, Абдулла Саффутдинович не знает никакого Машевского.

И все Ковригины в один голос: Машевский уплыл на пароходе. Сидор Макарович не сдюжил:

– Ох, врете, врете! Сегодня он в седьмом часу вечера шел в баню – собственными глазами видел. И ты сестра, ходила кутать баню с Прасковьей.

Старуха Ковригина заголосила:

– Ах, Сидор! Сидор! Креста на тебе нету, ирод ты проклятущий! Кого топишь-то, асмодей? Али не на наших хлебах столько жил? Ирод ты, ирод!

– Это ты вышла замуж за ирода, сестрица, – отвесил Сидор Макарович, оглядываясь на три двери, ведущие из гостиной в другие комнаты: как бы оттуда не выскочил Машевский! – Может, в доме прячутся, господин капитан?

– Зажгите лампу, хозяин. Хорунжий обыщет дом!

Старуха Ковригина проклинала Сидора, и сын Василий, зло поглядывая на дядю, пообещал ему в будущем виселицу, на что дядя ответил: виселица ждет самого Василия.

– Без семейных сцен, прошу! – оборвал капитан. И когда хорунжий со стариком ушли в комнату с лампой-коптилкой, капитан подошел к Анне Дмитриевне; она сразу встала, машинально держась за распущенную косу.

– Если Машевский скрылся, придется вам, Анна Дмитриевна, поехать со мной в качестве заложницы.

Презрительный взгляд Анечки ненавистью поливал капитана. Губы ее дергались, и на глаза навернулись слезы.

– По какому праву, господин офицер? – вмешался Василий.

Капитан оглянулся:

– Пусть это вас не беспокоит, Василий Дмитриевич. Права у губернской контрразведки весьма обширные. Хуже, если бы к вам приехали чехи. У них другая хватка, уверяю вас. И не одна Анна Дмитриевна поехала бы в качестве заложницы, а и вы с нею. Остальные были бы повешены в ограде.

– Понятно! – пробурчал Василий.

– Мне можно отнести ребенка? – спросила жена Василия, русокосая перепуганная молодка. Капитан разрешил, и она ушла. А Василия попросил сесть и не вставать.

Хорунжий Лебедь со стариком обошли все комнаты – ни Машевского, ни его товарищей не нашли, понятно.

– Собирайтесь, Анна Дмитриевна. Документы принесите мне, прошу, – еще раз напомнил капитан, чем не в малой мере удивил Ноя. Что еще за фокусы? Сказал же, чтоб ушел Машевский, и тут, пожалуйста, арестовывает Анну Дмитриевну! – Без слез, пожалуйста. Соберите необходимые вещи, хотя бы одно платье, теплую кофту на всякий случай, накидку или что другое. Одним словом, быстро! Хорунжий, пойдите с нею.

Старуха заревела в голос, упрашивая капитана оставить Анечку, она ни в чем не виновата; сын Василий прикрикнул на мать:

– Кого просишь, мамань? Спасибо брату говори! Он от белых орден получит за усердие!

Сам Сидор Макарович тоже скис. Анечку-то он жалел и не надо бы ее брать в контрразведку – не большевичка же, он такого показания не давал. Капитан и на него прикрикнул: «Молчать! Это мы еще выясним!».

Василий вспомнил: надо же Анечке что-то собрать из продуктов! Капитан разрешил.