Ною нехорошо стало. Который раз капитан напоминал про Дуню, да так, что муторно слушать. Не то ли говорила ему Селестина Ивановна! А вот он привязался к шалопутной и опасной Дуне и не знает, как отлипнуть. То-то она и выпытывала у него эти дни про офицеров, капитана Ухоздвигова; хорошо, что Ною сказать нечего было – проминался за городом! Бежать надо от нее, пока не поздно! Есть у нее бог – полковник Дальчевский да еще сокомпанеец поручик отыщется! Ох, хо, хо!..

– Что кряхтите?

– Ведь если оступлюсь…

– Не оступитесь! Вы ничего лишнего не сказали Евдокии Елизаровне?

– Она хворала эти дни, да и откровения у меня к ней не было. Ни в Гатчине, ни на пароходе. Вихлючая, какое может быть откровение?

На двух разговаривающих русских офицеров обратили внимание чехи. Печатая шаг, трое легионеров шли мимо с винтовками.

– Документ! – потребовал офицер.

Капитан сказал что-то по-французски, но чешский офицер не знал французского.

– Документ? Ви кто? Русс?

– Русские офицеры! – рявкнул капитан и неожиданно для Ноя предъявил два пропуска.

Чешский офицер взял под козырек:

– Прошу прощения, господа офицеры!

И пошли прочь.

– Индюк поганый! – ругнулся Ухоздвигов вслед офицеру. – Ну, идемте в вагон Гайды. Сейчас я вас ему представлю. Для того и пропуск достал. Вот уж кого не назовешь «перемежающимся»! На станции Ачинск по его приказу повешены на телеграфных столбах сто семьдесят не «перемежавшихся», захваченных под Мариинском в плен красногвардейцев, и расстреляно более семидесяти женщин, жен советских работников, а с ними сорок стариков – отцов красногвардейцев. Такие-то времена, хорунжий! Одни – «перемежаются», другие – вешают и расстреливают. Вас это устраивает?

– Спаси бог! Я не каратель!

– Это очень опасный капитан Гайда! – наставлял Ухоздвигов. – Он вообразил себя спасителем России от Советов и большевиков; а кто его призывал спасать русских от самих себя? И вот чехословаки, французы, американцы, англичане, итальянцы, все стараются спасти Россию от Советов! Вы, понятно, не думали об этом, хорунжий, «перемежались», а придется думать и действовать! Восхваляйте командующего Гайду до умопомрачения. Он это обожает, как всякий вешатель и тиран. Чем подлее человек – тем больше требует чествовать себя. Это истина веков. Наиболее кровавые цезари Римской империи – захлебывались в лести со стороны униженных и оскорбленных сограждан Рима. Так это было – так всегда будет при тирании!

Ну, дьявол, не капитан!..

Ухоздвигова с хорунжим Лебедем часовые пропустили в личный салон-вагон Гайды, где в этот вечерний час ужинали созванные Гайдой командиры его эшелонов, подготовленных к наступлению на Иркутский фронт.

За столом в два ряда пиршествовали офицеры, представители французской и американской миссий и миллионеры города – Кузнецов и Гадалов, успевшие внести в кассу Гайды требуемую контрибуцию – четыреста тысяч наличными и на двести тысяч пушниною и ценными подарками.

Пирующих обслуживали красивые молоденькие официантки из русских беженок – доченьки дворян и важных сановников рухнувшей империи.

Увидев капитана Ухоздвигова, Гайда поднялся, пошел навстречу, приветствуя по-русски:

– О, мой славный капитан! Наш великолепный капитан Кирилл! Прошу, прошу! – Гайда старался говорить по-русски и заставлял своих офицеров изучать язык, чтобы эти «азиаты» не водили их за нос и не втирали бы очки освободителям. На всех приемах и обедах он предпочитал разговаривать на русском, чем не в малой мере льстил господам гадаловым, кузнецовым и всему белому офицерству. – Внимание, господа офицеры и мои гости! – могучим голосом продолжал Гайда. – Представляю вам кавалера ордена Почетного легиона мсье Кириллу Ухоздвигова, моего большого друга и сподвижника!

– Виват! Виват кавалеру ордена Почетного легиона! – дружно отозвались французские и американские офицеры.

Гайда уставился на рыжебородого патриарха. Капитан Ухоздвигов назвал:

– Я вам обещал, господин главнокомандующий, представить в некотором роде представителя нашего Енисейского казачества. Хорунжий Ной Васильевич Лебедь.

Главнокомандующий распахнул руки, похлопал по плечам Ноя, приветствуя:

– Ошинь рад! Ошинь рад! Ви есть патриарх казачий! Господа офицеры, наш гость – патриарх казачий! Ошинь приятно!

В этот момент за одним из столов всплыл багровомордый, неповоротливый генерал Новокрещинов и своим неприятным, трескучим голосом обратился к Гайде:

– Господин капитан! Разрешите доложить!

Это крайне неприятное обращение к Гайде – «господин капитан», да еще со стороны генерала, будто ремнем стегануло по упитанной спине Гайды; он быстро обернулся:

– Что у вас, генерал?

– Этот хорунжий, господин капитан, которого вы приветствуете, будучи в заблуждении, достоин четвертования на лобном месте. Уверяю вас, господин капитан! Как мне совершенно точно известно, хорунжий Лебедь в не столь отдаленном прошлом являлся «красным конем военки Совнаркома» и совершил гнусные преступления против отечества и русского народа…