Обалдевший от побоев мордастый подхорунжий не одолел подступившей горечи – задохся от обиды. Весь он как-то скис, ссутулился, плечи задергались, как у неврастеника, и, закрыв лицо руками, он разрыдался.

– Экое, – махнул рукою хорунжий. – Баба ты, не подхорунжий,, господи прости. Это же чистый срам!

Чехи о чем-то энергично забормотали, неприязненно косясь на всхлипывающего Коростылева.

– Сами видите, какой он большевик, – кивнул Ной, отойдя в сторону. – Дозвольте мне уехать к себе на отдых, господин Борецкий. Час поздний, да и конь застоялся.

Борецкий пожал руку хорунжему:

– До свидани, Ной Васильяв! Ми тебя глубоко уважайт.

– Благодарствую, – поклонился хорунжий, и вон из вагона.

Коростылева успокоили, угостили коньяком, чтоб взбодрился, и поручик Брахачек допросил его. Про большевика, которому удалось вырваться и бежать, Коростылев дал такое показание: «Он был высокий, в гимнастерке военного образца и в кожаной фуражке. Невероятной силы, лет двадцати пяти, не больше. На левой щеке шрам. Нос с горбинкой, глаза синие». Надо же! Коростылев даже цвет глаз успел разглядеть во тьме ночи. Но если бы всем чехословацким корпусом стали искать в городе большевика по указанным приметам, то его так же легко нашли бы, как иголку на дне Енисея…

Управляющий губернией получил депешу из Туруханска от полковника Дальчевского: пароходы бежавших красных захвачены, большевиков вылавливают, чтобы доставить в Красноярск.

На другой день из Красноярска была дана телеграмма в Омск Сибирскому правительству:

«Девятого июля полковник Дальчевский со своим отрядом настиг большевиков в Туруханске. При артиллерийском обстреле пароходов красных пробиты борт, кухня на «Лене». Обстреляны «Орел» и «Россия». Машины везде остались целые. Пароходы большевиков выбросились на берег. Большевики в панике бежали. Брошенный ими пулемет направлен был против них. С нашей стороны потерь нет. Большевики с интернационалистами потеряли 120 убитыми, 45 ранено и 100 взято в плен. Захвачено все золото и несгораемые сейфы с кредитными билетами.

Отряд Дальчевского вылавливает разбежавшихся по тайге большевиков…»

В домах купцов, промышленников, сановных чиновников, как в храмовые дни, – ликование и лобызания. Наконец-то!

Хорунжий Лебедь явился на совещание к управляющему губернией полковнику Ляпунову.

Вызваны были начальник городской милиции Коротковский, есаул Потылицын, губернский комиссар Каргаполов, командир стрелкового полка Федорович, 1-го казачьего – полковник Розанов и военный комендант города полковник Мезин.

– Я созвал вас на строго секретное совещание по чрезвычайно важному вопросу, – предупредил Ляпунов. – В ближайшие дни захваченные большевики будут доставлены в Красноярск. Не исключено, что подпольный комитет попытается организовать побег особо выдающихся большевиков. Мы должны разработать меры строжайшего конвоирования арестованных, а также защиту граждан от возможных провокаций со стороны подрывных подпольных элементов.

Меры выработали. В состав конвоя из стрелкового полка будет выделено 44 человека, особо проверенных, от чехов 50 стрелков, из казачьего полка 40 конных и 20 пеших, под общим командованием есаула Потылицына. Впереди должны идти чехи, в середине солдаты с винтовками, а за ними пешие казаки. Конные казаки составят вторую линию охраны всей колонны арестованных.

Хорунжий Лебедь со своим особым эскадроном, с двух часов ночи и до начала этапирования арестованных должен очистить улицу Благовещенскую, переулки Андрея Дубенского, Батальонный и Архиерейский. На подступах к тюрьме не должно быть ни одного человека, подозрительных – в контрразведку. Арестованных вести по четыре в ряд, на расстоянии четырех шагов ряд от ряда. Наблюдать за выгрузкой и построением их в колонну будет лично начальник гарнизона и управляющий губернией Ляпунов. Общее командование возлагается на коменданта города полковника Мезина.

Ляпунов особо предупредил, чтоб никто не проболтался ни в семьях, ни в гостях о мерах по этапированию арестованных.

Хорунжего Лебедя попросил остаться.

Когда все разошлись из кабинета, Ляпунов подсел к хорунжему, поинтересовался, как он живет, не стеснен ли материально, у кого в доме снимает квартиру?

– Прошу, – угостил Ляпунов папиросой.

– Некурящий. Благодарствую.

– Ну, как вы думаете, хорунжий, положа руку на сердце: усидят большевики с Лениным в Москве? Вы знаете, что шестого июля в Москве было восстание?

Хорунжий впервые слышит о восстании.

– Было, было! Левые эсеры восстали.

– Знаю таких, – кивнул Ной. – В полк к нам в Гатчину приезжал агитатор. Митинг созывали. Из кожи вон лез, чтоб казаки и солдаты сложили головы за мировую революцию.

– Ну и как?

– В тот же день служивые посыпались из полка. И комитетчики сбежали. Остался я один с комиссаром в штабе и при конях, которых кормить нечем было – сено и фураж сожгли.

– Ха-ха-ха! Вот, представляю, картина была!