Она не ответила. И не пошла его провожать.

А Койот вышел на улицу, постоял у подъезда, вдыхая свежий утренний воздух. Потом не спеша, с наслаждением закурил, не спеша пошел прочь со двора.

Оглянулся. Окинул тоскливым взглядом дом, где оставалась его женщина, ее ребенок и мать.

Пробормотал выплывшие откуда-то в памяти стихи:

Усмехнулся: кто его, Павла Волкова, убийцу, будет ждать столько лет, если оставят в живых?

Кому он нужен?

Бросил сигарету, зло затоптал ее и быстрым шагом двинулся домой. Отец с мачехой, покладистой, понимающей его, Павла, — это все, что у него осталось…

Этим же утром Марина с матерью и Ксюшей уехала из Придонска в деревню. Вернулась в город, когда вся эта история печально завершилась.

Ей дали об этом знать.

Не сразу, не в один день Мосол и Колорадский Жук приняли это трудное решение — сдаться властям добровольно. Но — приняли.

Перед посадкой долго и классно оттягивались.

Практически целый месяц. Хорошо знали, что вольница кончилась, что за убийство придется отвечать по закону, что сидеть не один год.

Особого снисхождения к себе не ждали, но все же рассчитывали, что явка с повинной смягчит наказание, закон это предусматривает.

Они долго думали, кому именно сознаться в содеянном. И дружно пришли к выводу — Эмме Александровне Крайко, идти надо к ней. Их, шпанят, она помнит, конечно, еще по работе в Левобережной прокуратуре, возможно, что и теперь в курсе их дел — оперы доложили. Кашалот был на виду, все, кто его окружал, разумеется, тоже. Только ленивый и равнодушный опер района не знал их фамилий и кличек, не говоря уже о бывшем начальнике утро капитане Мерзлякове.

Да, спился мужик после того, как его погнали из ментовки, затосковал. Нигде не работает, когда трезвый — гоняет на своей тачке по городу, занимается извозом. При случайных встречах старается делать вид, что не знаком с ними, подручными Кашалота, не их поля ягода. Чует свой конец. Скоро всем им придется отвечать перед судом, скоро уже зазвенят браслеты на руках…

Колорадский Жук и Мосол хотели позвать с собой на добровольную явку и Серегу Рылова, но Рыло, почуяв опасность, рванул куда-то в теплые края, на Кубань, где жили у него дальние родственники: надо было попытаться раствориться в народе.

Пусть пытается. Побегает, может, на месяц больше, чем они. Но, как известно, раньше сядешь — раньше выйдешь!

Они явились к Эмме Александровне прямо на работу, в прокуратуру. Уже экипированные для посадки в СИЗО, помытые-побритые, соответственно одетые и с продуктами на первые двое суток. Тюрьма и ее порядки знакомы, за каждым — ходка, так что не в новинку будет и эта, очередная, и «столыпинские» вагоны, и нары, и окрики «вертухаев», и оскал собачьих морд…

Уже с порога кабинета Мосол заявил:

— Мы с повинной, Эмма Александровна. Зачтется?

— Конечно, ребята, — спокойно сказала она. — И чего же вы натворили в этот раз?.. Садитесь, рассказывайте. Разговор у нас, наверное, долгий будет?

— Как спрашивать станете.

— Подробно. Я человек, вы знаете, дотошный, любознательный, обо всем вас расспрашивать буду.

— Ну… мы вообще-то мало знаем. Больше про себя. О других не спрашивайте, Эмма Александровна. Суками не были и не собираемся. Западло!

— Ну-ну, не надо горячиться. Давайте о вас поговорим, я согласна Под протокол, конечно, как полагается. Или вы просто посоветоваться пришли?

— Я же сказал, с повинной, — нахмурился Мосол.

— Но вы все же послушайте сначала, Эмма Александровна, — заискивающе попросил Колорадский Жук, наивно рассчитывая, что начало их разговора может что-нибудь изменить в будущих решениях суда. — А потом уже и решайте, чего писать, а чего не писать. Лишняя писанина кому нужна?

— Резонно, — скупо улыбнулась Крайко. — Итак?

Мосол и Колорадский Жук переглянулись, будто робкие купальщики, пробующие воду — боязливо и с опаской: не холодно ли? не глубоко?

И все же надо было плыть к противоположному берегу. Назад пути отрезаны.

Мосол решительно начал:

— Вы, наверно, слышали про Кушнарева, Эмма Александровна?

— Слышала, да. Пропал без вести. Находится в розыске.

— Это мы его замочили, Эмма Александровна.

Рыбок он в нашем водохранилище кормит. Второй месяц.

Мосол остановился, смотрел на Крайко — как прореагирует на его сообщение следователь прокуратуры?

Эмма Александровна прореагировала нормально: в обморок не упала, за сердце не схватилась, глаза круглыми не стали. И квадратными тоже. Она спокойно, как врач выслушивает своих пациентов, кивала. Подумала: «Ну, слава Богу, на одну сволочь в Придонске стало меньше». Вслух, разумеется, этого не сказала.