— Ну, Мосол, работать будем? — без всякого вступления спросил Лоб, а Мамед согласным кивком тщательно причесанной и аккуратно подстриженной головы как бы присоединился к вопросу.

— Я же сказал… падлы-ы-ы! Уколите-е… Все, что угодно-о… Не могу-у-у…

— Хорошо, сейчас уколем. Но скажи сначала: кто Гейдара Резаного замочил? Кто его в сугроб засунул? Мамед и его ребята интересуются.

— Резаного ментяра этот, Мерзляков, положил.

— Мерзляков?! — У Мамеда глаза стали круглыми.

— Да Когда мы взяли Гейдара, он стал рассказывать про мента. Ну, Кашалот и велел нам с Колорадским Жуком его сейчас же доставить. Мы поехали, привезли. Резаный при нем говорил, мол, Мерзляков приходил к Мамеду в гостиницу и всех людей Кашалота заложил и про его планы сказал… ну, что Кашалот хочет город взять.

— Так и было, — подтвердил Мамед, качал склоненной головой: «Ай-яй-яй! Какой подлец, а! Какой подлец! Я же ему столько денег дал!»

— Ну вот, тогда мент выхватил пушку — и прямо в сердце Гейдару. Тот и не копнулся.

— Вот сука, а нам сказал, что Гейдарика киллер положил, в маске. Дескать, его Кашалот специально с собой привез, для казни.

— Врет, киллер в маске был, но он не стрелял.

Он только разоружил Мерзлякова. Подошел сзади, велел ствол бросить…

— А кто такой этот ваш киллер? Имя?

— Не знаю. Нам его Кашалот не называл, и лицо свое киллер не показывал. Он все время был в маске.

— Так. Дальше что было?

— Ну дальше что… Кашалот наорал на Мерзлякова: мол, ты свидетеля убрал и все такое прочее. Значит, виноват. А мент — свое: я честный человек, в гостиницу ходил по делам. Резаный, мол, все брехал и получил по заслугам. Я не позволю, чтобы мое имя позорили, я честный сотрудник органов, начальник уголовного розыска… и понес, и понес… — «Честный сотрудник», как же! — чуть ли не хором воскликнули Мамед и Лоб, а стоящие кружком «качки» хохотнули.

— Потом Кашалот пушку у мента забрал, велел ему начать запой и из милиции увольняться.

Вот, дескать, запил, пистолет потерял…

— А Гейдарика нашего вы, сволочи, куда повезли? — спросил Мамед. Черные глаза азербайджанца сверкали ненавистью.

— Ну куда… Мерзляков предложил его в сугроб сунуть, чтобы не ездить с ним далеко. До весны пусть, говорит, полежит, а там жизнь сама распорядится. Там уже никаких отпечатков не будет, да и труп наполовину разложится, когда таять начнет.

— Кто в сугроб совал? — голос Мамеда звенел.

— Ну… я совал, Колорадский Жук, шофер «Ниссана»… — Мосол боязливо втянул голову в плечи.

Его снова стало ломать, он упал на пол, извивался, орал, бил кулаками в пол, рычал…

— Уберешь Кашалота, ты, ублюдок, понял? — сказал Лоб. — Иначе сдохнешь тут в страшных муках. Живого четвертовать будем.

— Уберу-у-у-у… Колите, гады-ы-ы-ы… Не могу-у… Я же все вам рассказал, на все согласен… Колите-е…

Лоб кивнул, один из «качков», державший наготове шприц и дразнивший им Мосола, грубо, но вполне профессионально загнал иглу в вену на руке…

Мосол ожил, успокоился, в глазах разлилось блаженство.

— Не передумал? — спросил Лоб. — А то смотри: мы тебя все равно достанем.

— Гейдарика нашего мучил, в сугроб его закапывал, тварь! — добавил Мамед. — Азербайджан тебе этого не простит. Он был честный торговец, никого из вас не трогал, бизнес свой делал… Унего двое детей осталось, твари!

— Я все сделаю, Лоб! — клятвенно и довольно-таки торжественно стал заверять Мосол. — Завтра… Когда скажете… я… сказал же… — Мосол засыпал…

Его отнесли уже спящего в подвал, оставили до утра в покое.

Утром Мосол подтвердил данное слово. Память крепко держала двухнедельные муки, повторять этот кошмар не было ни сил, ни желания. И он знал: Гейдара ему не простят. Придется отрабатывать, иначе его ждет мучительная смерть, перед нею — дикие, зверские пытки. А боли Мосол очень боялся.

— Ты куда это запропастился?

Кашалот подозрительно и настороженно присматривался к больному на вид Мосолу.

— Парней к тебе домой посылал, чуть ли не в розыск хотели на тебя документы подавать. Хаха-ха…

— Кололся… пил… — угрюмо отвечал Мосол. — Все забыл, Борис, прости. На дне побывал, старуху с косой видал.

— Ну и как она?

— Не трави душу. Звала. Еле выскребен.

— Гм. Ну-ну.

Кушнарев — они стояли возле «Чероки» — верил и не верил своему боевику-бригадиру. Словно принюхиваясь, смотрел на Мосола во все глаза, старался проникнуть глубже в его ответы, но это плохо получалось, Мосол будто в глухую защиту ушел, в душу не пускал, отвечал односложно, упрямо, с завидной настойчивостью. С лица Кашалота не сходила гримаса растерянности и подозрительности.