— Ну? — спросил занято. — Чего?

— Шеф, там этот… Ну, что вы нам фотку показывали. Похож очень.

— Где? — Кашалот сразу же встал.

— Да у Маринки сидит, в киоске. Я пивка заехал попить, глянул на него и сразу же сюда.

— Поехали!

Через несколько минут джип Кашалота стоял у киоска «Братан», за стеклянной стенкой которого проглядывала пухлая, в мохеровом свитере фигура Маринки и какой-то парень.

— Побудьте в тачке, — велел Кашалот Жуку и Мосолу. — Я сам с ним потолкую.

Марина увидела машину, сказала Койоту:

«Шеф приехал» — и пошла открывать.

— Борис Григорьевич, вы прямо к кофе подоспели, только что сварила. Налить?

— Налей, налей, — рассеянно проговорил Кашалот, по-хозяйски входя в киоск и защелкивая дверь — снаружи тянуло холодом, а здесь, внутри, было тепло. Об условиях своих продавщиц (не только в этом киоске) Кушнарев заботился, денег на электроэнергию не жалел. Чего, в самом деле, жалеть, в холоде какая дура будет сидеть? Хотя зимы теперь не очень морозные, но все равно — не лето, а женщине всегда подавай в помещении плюс двадцать, как минимум.

Словом, могучий масляный электронагреватель, выглядевший как обычная паровая батарея, стоял под прилавком, у ног Марины, и она, судя по всему, блаженствовала. А Койот сидел в подсобке, у дверей, потягивал из большой чашки дымящийся ароматный кофе.

При появлении Кушнарева встал, поглядывал то на Маринку, то на шефа мне, мол, удалиться или как?

— Борис Григорьевич. — Кашалот подал ему руку.

— Павел.

— Ну-ну. Да ты садись, Паша, чего вскочил?

Я не старшина, ты — не солдат.

— Вы — шеф, хозяин, — Койот попытался улыбнуться.

— Садись, садись… А я вот здесь. — Кашалот сел на низенький стульчик, снял высокую пыжиковую шапку, пригладил пятерней волосы. Внимательно смотрел на гостя Марины, размышлял:

«Видно, тут он не первый раз. Хахаль Маринки, тот самый сожитель, о котором она говорила. Ну, это ее личное дело… Да, похож на фоторобота, похож. Жук прав».

Маринка подала Кашалоту кофе.

— Пожалуйста, Борис Григорьевич. Что еще хотите: печенье, вафли?

— Не надо. Есть не хочу, сладкого тем более — толстеть начинаю.

В окошко постучал покупатель, Марина пошла к прилавку, а Кашалот завел с Койотом осторожный разговор:

— Чем занимаешься, Паша?

— Да так, на подхвате, в магазине у отца.

— Он, что же, магазин держит?

Койот невольно засмеялся.

— Это его магазин на плаву держит. Грузчиком.

— А-а… Ну и как — концы с концами сводишь?

— Свожу. Иногда шабашим с парнями. Рядом с рынком живу, а там работенка всегда есть. Фуру с арбузами или апельсинами разгрузишь — на три-четыре дня башлей хватает. Сейчас вот картошка пошла. На хавку, короче, добываем. И на бутылку тоже.

— Ненадежно все это, Паша. Сегодня есть работа, завтра нету.

— А что поделаешь?! Вся наша жизнь ненадежная. Но я не жалуюсь, мне много не надо. Спокойней живется.

— Философ… Женатый?

— Был. Сынок есть, Костик. Людка, жена, прогнала. Мало, говорит, зарабатываешь, а я тебя кормить не собираюсь.

— Понятно. С Мариной сошлись? — Кашалот говорил вполголоса, с одобряющей и подбадривающей улыбкой.

— Она сказала?

— Намекнула. Мол, дружу с одним хорошим парнем. За ручки возьмемся и ходим по Придонску.

Койот усмехнулся, ничего не ответил.

— Баба она стоящая, — продолжал Кашалот. — У меня лично претензий к ней нет, на нее можно положиться… Говорила она тебе насчет моего предложения?

— Ящики у вас тут таскать? Я и на рынке это делаю. День вкалываю, три-четыре дома, отдыхаю, сил набираюсь. Мне это подходит.

— У меня тоже работенка приличная найдется. День поработаешь месяц-другой в отгулах будешь. Может, и два-три. В зависимости от ситуации.

Койот с интересом глянул на Кушнарева.

— Это как? Что-то я про такую работу вообще никогда не слыхал.

Кашалот отодвинул пустую чашку, глянул на продавщицу:

— Марин, ты открой нам коньячку да поди погуляй, к Наташке сходи на полчасика. Мы с Павлом потолкуем.

Марина понятливо кивнула, сделала, что ей велели, откупорила голенастую бутылку «Белого аиста», поставила на крохотный раздвижной столик рюмки, порезала лимон и, накинув на плечи куртку-дубленку, ушла в соседний киоск.

Разлив коньяк по рюмкам, Кашалот приподнял свою: