Шрифт:
– Прав я! – сказал довольно Зорбас, видя, что я только краснею и молчу.
– Ты прав, Зорбас, – ответил я, скрывая волнение.
– Ну, тогда прошу тебя об одной милости, святой настоятель: меня в этом монастыре сделай привратником, чтобы я мог заниматься контрабандой. Буду время от времени доставлять в монастырь что-нибудь необычное – женщин, бузуки, бутыли с узо, жареных поросят… Чтобы вся жизнь не пропала зря среди болтовни!
Зорбас засмеялся и поспешно направился к бараку, а я побежал за ним. Он молча почистил рыбу, я принес дрова и развел огонь. Суп сварился, мы взяли ложки и стали есть прямо из горшка.
Оба мы молчали, потому что целый день ничего не ели, аппетит у нас был отменный. Мы выпили вина, настроение поднялось. Тогда Зорбас заговорил:
– А неплохо было бы, хозяин, если бы сейчас пришла к нам Бубулина. Славная женщина, будь она неладна! Ее только и не хватает. Скажу тебе по секрету, хозяин, мне ее захотелось, дьявол ее побери!
– Тебя уже больше не интересует, кто тебе швыряет эту кость?
– Тебе-то что, хозяин? Иголку в стоге сена искать? Кость важна, а не рука, которая ее бросает. Хорошая кость? Мясо на ней еще есть? Вот в чем вопрос, а все прочее…
– Еда свершила свое чудо! – сказал я, похлопав Зорбаса по плечу. – Успокоилось голодное тело? Успокоилась вопрошающая душа? Принеси-ка сандури!
Но в то самое мгновение, когда Зорбас уже поднимался, галька зашуршала под торопливыми и тяжелыми мелкими шагами. Поросшие волосами ноздри Зорбаса так и заходили ходуном.
– Легка на помине! – сказал он тихо и хлопнул себя по бокам. – Пришла! Учуяла Зорбаса сучка, взяла след и пришла.
– Пойду я. Устал. Пойду прогуляюсь, – сказал я. – А вы задавите друг друга.
– Спокойной ночи, хозяин!
– И не забывай, Зорбас: ты ей обещал свадьбу, не выставляй меня обманщиком.
Зорбас вздохнул:
– Снова жениться, хозяин? Надоело уже.
Запах парфюмерного мыла становился сильнее.
– Держись, Зорбас!
Я поспешил уйти, потому что снаружи уже слышалось дыхание старой русалки.
XVII
На рассвете следующего дня меня разбудил крик Зорбаса.
– Что это с тобой с самого утра? Почему ты кричишь? – спросил я.
– Так дело не пойдет, хозяин! – ответил он, укладывая в торбу съестные припасы. – Я приготовил двух мулов, поднимайся, съездим в монастырь – подпишем бумаги и запустим подвесную дорогу. Лев только одного боится – вшей. Вши нас заедят, хозяин!
– Почему это ты называешь вошью бедную Бубулину? – спросил я, засмеявшись, но Зорбас сделал вид, будто не слышит.
– Пошли, пока солнце не поднялось высоко, – сказал он.
Мне захотелось подняться в горы, подышать воздухом, пропитанным запахом сосны. Мы отправились на мулах вверх, сделали небольшую остановку у шахты, и Зорбас отдал распоряжения рабочим – долбить «Настоятельницу», проложить канавку в «Мочегонной» и отвести воду…
День сиял, словно гладко отшлифованный бриллиант. Мы поднимались вверх, и вместе с нами поднималась вверх, очищаясь, душа. Я снова испытал, сколь важны для души чистота воздуха, легкость дыхания, широта горизонта. Кажется, будто душа – дикое животное, которое обладает легкими и ноздрями, нуждается в обилии кислорода и страдает среди пыли и дыхания многих существ…
Солнце поднялось, когда мы въехали в сосновый лес. Пахло медом, ветерок веял над нами, шумя, словно море.
В течение всего пути Зорбас присматривался к склону горы, мысленно забивая через каждые несколько метров столбы, а поднимая глаза, видел, как проволока уже блестит на солнце, уходя линией вниз, к берегу, и подвешенные на ней, очищенные от ветвей стволы летят стрелами.
Он потирал руки и говорил:
– Отличная работа! Золотое дно! Деньги будем лопатами загребать, а потом сделаем то, о чем говорили.
Я удивленно глянул на него.
– Не притворяйся, будто ты забыл! Перед тем как построить наш монастырь, отправимся на большую гору, как там ее называют, Фивы?
– Тибет, Зорбас, Тибет… Но только вдвоем. Тамошние места не для женщин.
– А кто говорит о женщинах? Хороши они, несчастные, хороши, не надо от них отказываться, когда у мужчины не окажется мужской работы – добывать уголь, захватывать крепости или разговаривать с Богом. Что тогда делать, чтобы с тоски не помереть? Вот он и пьет вино, играет в кости, ласкает женщин. И ожидает. Ожидает, пока придет его час. Если придет.
Зорбас немного помолчал и снова сказал, уже сердито:
– Если придет! Потому что может и не прийти. – А затем добавил: – Не могу я больше, хозяин, не могу. Или земля должна стать больше, или я – меньше. Иначе – пропал я.
Из-за сосен вышел монах – рыжий, с пожелтевшей кожей, в сутане с закатанными рукавами и черной закругленной скуфье. В руке у монаха была железная палица, которой он ударял о землю, торопливо шагая вперед. Увидав нас, монах остановился, поднял железный посох и спросил: