– Пока вроде нет, – сказал Лева. – Ладно, давай спать?

– Давай, – согласился Рабин, но позы не переменил. – Слушай, а ты правда заикаешься? Я что-то ничего не замечаю.

Лева подумал, как ответить покороче.

– С тобой нет. С мамой и папой нет. И еще… с одним человеком. А вообще заикаюсь. Довольно сильно. Просто ни слова не могу сказать.

– С каким это «одним человеком»? – заинтересовался Рабин. – На воле? Или здесь уже?

– Здесь, – сказал Лева. – Но об этом потом…

Саня Рабин потом сыграл в их отношениях (ах черт, улыбнулся Лева, каким же волшебным было это слово когда-то) важнейшую роль. Роль друга, через которого передавалось что-то самое важное, чего напрямую сказать было нельзя. Ей нельзя. Он почему-то сразу мог сказать все что угодно. И сделать.

Нина исчезла куда-то (отпустили домой) после того первого вечера с танцами на несколько дней, и пока он привыкал к отделению, его попыталась приручить Света Хренова, маленькая темно-рыжая девочка, старше его, с очень серьезным лицом, с брезгливым выражением на нем, но очень решительная.

Во время речевых ситуаций (а его повели вместе с группой в город на «речевую ситуацию» сразу, в понедельник) она шла вместе с ним, все разъясняла, а когда они возвращались вдоль оврага, замученные жарой, срывая лопухи и стебли высокой травы, она просто взяла его за руку и сказала, чтобы он вел ее дальше, потому что она дико устала.

Он послушно повел, сама Света Хренова его совершенно не волновала, а вот горячая ее ладонь взволновала довольно сильно, к концу пути он ощутил прилив нежности, ощутил себя добрым, хотя и слегка неуклюжим рыцарем, и она попрощалась с ним весело, с победительной улыбкой.

На эти речевые ситуации они ходили еще два раза, гуляя в парке, заходя в магазины, их врач-логопед шла вместе с ними, объясняя новые задания: нужно было подходить к прохожим, выясняя что-то типа «как пройти в библиотеку», спрашивать в магазине, что сколько стоит, вообще подходить с любыми вопросами к любым людям, задания были неконкретные, и Лева долго думал, что и как надо спрашивать, сочинял слова, а Света ему подсказывала, смеясь над его неповоротливостью и тугоумием:

– Ну какая разница, Лева? Ты же не на самом деле что-то хочешь спросить, какая разница? Будь проще, говори все что в голову придет!

– А если ничего не приходит?

– Ну давай я тебя научу… Вон, видишь женщина с ребенком, подойди и спроси: «Сколько лет вашему ребенку?»

Лева подошел к ребенку и долго смотрел, как он ковыряется в земле лопаткой, пока мать не подхватила его и, испуганно оглядываясь, не понеслась прочь. Светка хохотала в голос…

И все-таки спросить что-то удавалось, мучительно, тяжело, но все же гораздо легче, чем дома, чем в тех обычных ситуациях, когда вдруг он оставался один на один с незнакомыми людьми.

В пятницу Нина вернулась в больницу, и, подходя к корпусу, он вдруг услышал из окна девчоночьей палаты страшный рев.

Плыла жара над их больницей, плыл тополиный пух, как в детстве, в его дворе на Пресне, плыли облака, такие до боли красивые, и плыл этот звук из раскрытого на втором этаже окна, разбивая все остальные и вплетаясь в них долгой, отчаянной, протяжной и очень детской нотой:

– Не могу-у-у… Я так не могу-у-у-у! Уйдите от меня!

«Истерика у кого-то, – подумал Лева. – А врачи ушли.

Надо что-то делать, наверное».

И тут к нему подошел Саня Рабин, странно улыбаясь.

– Слушай, а что тут у вас происходит? – тревожно спросил Лева. – Истерика у кого-то?

– Это все из-за тебя. Ты – разбиватель женских сердец, понял? Это Нинка рыдает, у них в палате уже все подушки мокрые, сухих не осталось, ей сейчас укол будут делать, чтобы она отрубилась, понял?

– Не понял, – честно ответил Лева.

– Ну бабские штуки, короче, – раздраженно сказал Рабин. – Светка Хренова ей что-то сказала, та ей что-то ответила, потом вроде подрались, потом начали обе рыдать, только Светка девушка интеллигентная, ее и не слышно, а эта корова… извини, конечно… ее, по-моему, только брандспойтом можно остановить, тут укол как мертвому припарки. Она нам скоро все отделение затопит.

– Чем-чем остановить? – переспросил Лева.

– Короче, – заторопился Рабин, – поскольку все уже в курсе, ты мне должен что-то сказать, я там кому-нибудь передам, короче, давай сочиняй, люди ждут… А то мы тут все скоро концы отдадим от этого рева.

– А я сам… не могу с ней поговорить? – смутился Лева. – А то я что-то не пойму, в чем дело-то…

– Ты – не можешь! – отрезал Рабин, и вдруг тоже начал глупо ухмыляться. – Лева, давай скорее. Ну я могу сказать, что у тебя с Хреновой ничего не было и что ты Нинку, это… любишь? Я же не в курсе.