– Я не убивал Эмили Мэннеринг! – завопил Бариччи, забыв о своих изысканных манерах и вцепившись в отвороты сюртука Эшфорда, – Я сказал вам правду. Она была жива, когда я с ней расстался. Брови Эшфорда недоверчиво поднялись; он попытался освободиться из цепких пальцев Бариччи. Но тут Коньерз, сделав прыжок вперед, заломил руки Бариччи за спину и приставил пистолет к его лопатке. Парлз, скрутив руки Уиль-ямса, проконвоировал его до двери в кабинет.

– Говорили правду? – с насмешкой повторил Эшфорд. – Да вы, Бариччи, понятия не имеете о том, что такое правда…

– Нет же, Тремлетт, – рванулся он из рук полицейского, пытавшегося увести его. – Поверьте мне, вы ошибаетесь. Сам Бог – мой свидетель, я не убивал Эмили.

Он заколебался: говорить или нет?

Чутье подсказывало Бариччи: молчание в этой ситуации может обойтись ему очень дорого, а вот содействие полиции могло смягчить его участь, и Бариччи решился.

– Я расскажу вам все, все, что произошло, – сказал он, взяв себя в руки. – Меня ведь не могут повесить за преступление, которого я не совершал-

– Подождите, – обратился Эшфорд к Коньерзу, сделав ему знак рукой.

Эшфорд отдавал себе отчет; да, человек этот – обманщик, самая гнусная тварь, какую только можно вообразить. И все же что-то в его тоне, в выражении глаз заставило Эшфорда засомневаться. Он даже готов был поклясться: голос Бариччи в эту минуту звучал правдиво.

– Пусть вы не убивали, я готов вам поверить, тогда кто же мог это сделать?

– Не знаю. – Лоб Бариччи покрылся бисеринками пота. – Я едва не сломал мозги, думая об этом с того самого момента, когда узнал о случившемся. А вот в чем я виноват – скажу.

Эшфорд подался вперед при этих словах Бариччи, интонация которых звучала как исповедь.

– Вы признаете, что крали картины? Не только Рембрандта, но и десятки других? – спросил он.

– Предположим, но какие гарантии вы мне дадите?

– Вы постоянно торгуетесь, Бариччи. – Эшфорд рассмеялся, – Джентльмены, – кивнул Эшфорд полицейским, – какую сделку мы можем предложить этому господину?

– Это зависит от того, кто убил леди Мэннеринг, – ответил Коньерз.

– Я же сказал, что не убивал ее! – вскричал Бариччи.

– Если это правда и вы готовы сотрудничать с нами, мы с Парлзом постараемся добиться для вас самого гуманного приговора.

Глаза Бариччи засветились надеждой.

– В таком случае я согласен. Я признаюсь в краже картин, упомянутых Тремлеттом.

– Кто помогал вам, кроме Уильямса? – спросил Эшфорд.

– Несколько профессиональных воров. Они производили взлом и выносили картины, а потом передавали их Уильямсу в обмен на вознаграждение в пятьдесят фунтов. В случае с Рембрандтом не было нужды во взломе, потому что я находился в доме Мэннерингов. Просто оставил незапертым черный ход, перед тем как подняться в спальню Эмили. Эти люди проскользнули в дом, сняли картину Рембрандта и скрылись с ней. Я уходил перед рассветом. – В голосе Бариччи теперь звучала уверенность. – Поймите, я не совершал насилия, потому что в этом не было необходимости. Эмили спокойно спала в ту минуту, когда грабители снимали и выносили из дома картину. Но чтобы оградить себя от всяких подозрений, я скрыл от вас одно обстоятельство: Эмили проснулась, когда я собрался уходить, и попрощалась со мной. Тогда-то она и заметила пустое место на стене в музыкальной комнате и поняла, что картина Рембрандта похищена. Эмили была очень расстроена, как и следовало ожидать, и убедила меня немедленно уйти, чтобы вызвать полицию. Разумеется, я подчинился. По-видимому, она не успела этого сделать. Ее убили сразу же после моего ухода.

Эшфорд в замешательстве провел рукой по волосам. Пока что все сказанное Бариччи звучало правдоподобно. Это совпадало со всеми теми сведениями, которые по крохам удалось собрать Блэкстриту.

Черт возьми! В этой головоломке явно не хватало фрагментов. Но каких?

И это подсказало ему новый вопрос к Бариччи:

– Скажите, кроме Уильямса и этих воров, которых вы упомянули, был ли кто-нибудь еще вовлечен в ваши преступные операции?

Бариччи не разочаровал Эшфорда, легко сдав своего последнего «солдата». – Сардо – ответил он.

– Да, Сардо, – машинально повторил Эшфорд, – а скажите мне, сколько вы платите Уильямсу за работу, связанную с таким риском?

– Двадцать процентов от выручки.

Уильяме кивком подтвердил слова своего работодателя.

– Двадцать процентов. Это щедро, – заметил Эшфорд, Было самое время заговорить о том, что давно его интересовало: – А как насчет Сардо? Он должен был заработать у вас целое состояние, пряча под своими работами украденные картины. Сколько же получал он? Процентов двадцать пять?

К изумлению Эшфорда, Бариччи честно ответил и на этот вопрос, не пытаясь изворачиваться:

– Нет. Он получал только на стол, кров и необходимые принадлежности – краски, кисти и полотно. Плюс иногда премиальные.

– Тогда почему, черт возьми, он с вами сотрудничает? Сардо не похож на благотворителя. Или же у вас есть другие, менее благородные методы держать его на привязи и. заставлять работать на себя?

– Да, вы правы, предполагая последнее, – ответил Бариччи, не обнаруживая ни смущения, ни раскаяния. – У меня есть кое-какой материал на Сардо. Он у меня в руках.