— Восемьдесят тысяч… — сказал папа с безумными глазами.

— Бедный! — причитала мама. — Он копил эти деньги всю жизнь!

— Восемьдесят тысяч… — сказал папа.

— Он отказывал себе во всём. Он мечтал купить себе…

— Восемьдесят тысяч… — сказал папа с каменным лицом.

— Ну что ты заладил?! Может быть, даже больше. Может, девяносто тысяч.

— Девяносто тысяч… — сказал папа, и рот его остался открытым.

— Ведь кроме нас у него никого не было. О! Как он был одинок! Он всю жизнь трудился и откладывал деньги. И вот, не успел выйти на пенсию, как…

— Девяносто тысяч… — сказал папа уже твёрже.

На пороге комнаты появился заспанный Хоря.

— Вы мешаете мне спать, — сказал он.

— Хоречка, ласточка, — сказала мама. — Мы получили письмо… Умер дедушка Йозеф…

— Кто это?

— Это твой двоюродный дедушка, он был очень хороший и…

— Девяносто тысяч… — сказал папа.

— Да замолчишь ты или нет?!

— Папа, ты купишь мне трактор, такой же, как у Гриши?

— Хоречка, солнышко, — сказала мама. — Иди спать, пожалуйста, ты же видишь, у нас…

— Девяносто тысяч, — сказал папа.

— О, боже!

— Папа, ты купишь мне трактор, такой же, как…

— Трактор? — папа встал, налил себе стакан воды и выпил его большими глотками. — Трактор? — он неспеша промокнул салфеткой губы. Потом щёлкнул зубами, расправил плечи, потрепал Хорю по затылку и сказал гордо:

— Я куплю тебе три трактора!

— Не так — то это просто — убить человека, — сказал дедушка, укладывая Хорю спать.

— Это точно, — вздохнул папа.

— Одному человеку отрезали ноги… — продолжал дедушка.

— Прекрати сейчас же! — воскликнула мама. — На ночь рассказывать ребёнку всякие глупости!

— Расскажи, дедушка! — попросил Хоря.

— Одному человеку отрезали ноги…

— По-моему, ноги — потом, — перебил папа.

— Нет-нет, сначала ноги…

— Ты что-то путаешь, — сказал папа.

— Сами вы всё путаете! Вообще не буду рассказывать! — рассердился дедушка. — Спи, Хоря. — И он ушёл на кухню.

— Дедушка!

— Чего тебе? Чего не спишь?

— Я вот думаю. Другие люди — они что, все такие же как я?

— Не такие, не волнуйся, спи.

— А какие?

— Какие-какие! Другие.

— Какие — другие?

— Ой, ну их вроде как взяли и посадили в такие, что ли, коробочки… Как этих, ну, мы видели же с тобой…

— Хомячков?

— Во-во, хомячков, точно. Хомячков. Понял теперь?

— Ага.

— Ну и всё, спи!

Возле моего дома есть небольшой сад. Там растут рябины, лиственницы, яблони, сосны, ели, дикая черешня, маслины, кедры и один старый тополь.

Этому тополю более четырёхсот лет, он толще и выше всех других деревьев. На его ветвях весною поют соловьи, иволги, перепела, стрижи, ласточки, зяблики, совы и токующие глухари, а тополиный пух покрывает весь сад, словно снег.

Дятлы стучат по его твёрдой коре. В образовавшихся дуплах поселяются грачи и белки.

Потом прилетают кукушки и выгоняют грачей или подкладывают им свои яйца. Грачи думают, что это их яйца и высиживают их. А белки не знают, что им делать с яйцами. Они скачут по ветвям с удивлёнными криками.

Осенью листья желтеют и падают на землю. Птицы улетают на юг. В опустевшие гнёзда залезают медведи и устраиваются там на зимнюю спячку. В ясный погожий зимний день можно насчитать до пятидесяти медведей.

Иногда один из них просыпается и начинает петь. Тогда и другие просыпаются и подхватывают его песню. Так они часто поют долгими зимними ночами, и кажется, будто это поёт само дерево.

В ненастную погоду, когда на дворе метель, и неистовый ветер раскачивает деревья, можно услышать приглушённые удары, будто какой-то великан в мягких валенках бродит по саду: это медведи падают на землю.

За садом находится луг. Каждое лето я кошу там траву для скотины. Я встаю до зари и иду через тёмный сад. По обеим сторонам тропинки слышатся возня и хрюканье — это кабаны. Часто они перебегают тропинку прямо передо мной.