Темнота вокруг стала наливаться таинственным багровым светом. И тогда я услышал звук. Тихий вначале, напоминающий шипение змеи, он постепенно набирал силу. Это было похоже… Попробуйте представить себе тоскливый, пронзительный крик чайки, но только нарастающий, бесконечно нарастающий и как бы ввинчивающийся в сознание, сверлящий, лишающий разума…

Но в тот момент, когда я думал, что вот-вот умру, и кошмар этот исчезнет, что-то подобное молнии сверкнуло из мрака, сталью прозвенело по стеклам окон, брызнувших багровыми осколками, впуская свежий осенний ветер. Вспыхнули скатерти, в баре посыпались бутылки, и фонтаны вина вырвались из разбившихся в щепки бочек. И тогда предо мною…

Эх, Ольга Семёновна, Ольга Семёновна! Вечно вы со своей свёклой! В самый неподходящий момент! И далась вам эта свёкла! «А что, свёклу, мол, тоже жрать можно!» Додумалась!

Ну, и как я теперь могу писать? Откуда я теперь возьму вдохновение?

Естественно, я уже не могу писать, простите…

Тогда я решил написать историко-эротический роман о маркизе де Саде. Я объездил все крупнейшие европейские библиотеки, собирая необходимый материал, и даже побывал в библиотеке Конгресса.

Наконец мне показалось, что я достаточно разобрался как в сложной личности самого маркиза, так и в современной ему исторической обстановке. И я принялся за свой труд. Начал я так:

«Той хмурой осенней ночью, когда лишь редкие газовые фонари освещали кое-как мокрые парижские улицы, а усталые горожане мирно спали под кровлями своих домов, маркиз де Сад в башне своего замка ебал сразу трёх графинь…»

И вот ведь как бывает: с одной стороны, сама муза водила моим пером, когда я писал эти строки, и ни за что на свете я не согласился бы изменить ни единого слова, а с другой стороны, как честный художник и историк, я не мог вполне представить себе описываемого мною же события!

Вот почему я был вынужден отказаться от своего по меньшей мере многообещающего замысла.

Морда во тьме, морда во тьме…

С детсва вижу я эту морду, особенно во тьме. Днём не так, а вечером, стоит выключить свет — и вот она, пожалуйста.

Как описать её? Не знаю. И к тому же темно, ни черта почти не видно. Морда как морда. Да и привык я к ней.

Иногда думаю, а вдруг вот сейчас выключу свет, а морды нет? Даже как-то не по себе становится. Но нет, вот она, во тьме.

Да и что мне эта морда? Мало ли что там может быть, во тьме? Никогда не знаешь, темно потому что.

И всё-таки что-то в этом есть. Таинственное что-то: морда — во тьме!..

С детства запечатлелся в моей памяти один сон: собака, скользящая над зеркальной поверхностью воды, почти касаясь её короткими своими лапами.

Уши её были непомерной длины, и порою, когда она улыбалась, мне казалось, что это и не собака даже, но свинья. Ей было видимо трудно лететь, и каждую секунду она рисковала сорваться в бездну. Но берег был уже близко, и я с замиранием сердца следил за её бесшумным полётом. И вот, уже совсем у берега, силы оставили её. Она вздохнула и канула в пучину…

Удивительные, чудесные образы рождает порою девственное наше подсознание!..

Хочу рассказать о человеке исключительной судьбы, гинекологе, Аароне Исаевиче Зельцмане.

Однажды он залез на одинокостоящее дерево, а была гроза, и в это дерево ударила молния.

Так оборвалсь жизнь этого удивительного человека, гинеколога.

Пробуждение инженера Зуева было неприятным.

— Зуев! — осторожно позвал его Кирюхин.

Но Зуев не слышал, он спал.

— Зуев! — позвал его Кирюхин громче.

Но Зуев продолжал спать, обратив лицо к небесам.

— Зуев!! — заорал тогда Кирюхин. Но Зуев спал, и ему снилось, что он катает барышню на лодке.

Тогда Кирюхин взял весло и ударил им Зуева плашмя по морде.

— Каким спортом? Волейболом. О!.. Как я любила волейбол! Я занималась волейболом каждый день. Как я играла! А мой парень — как он играл! Что? Нет.

Он бегал. И я тоже бегала. Сколько я получила медалей! Но он бегал ещё быстрее. Он всё делал так быстро… И у нас всё так быстро кончилось…

На, ешь конфету… Я бегала в Гане, Заире, Зимбабве… Это был мой первый парень.

Это он устроил меня в министерство иностранных дел. Да, я работала на таможне, я обыскивала женщин. О! Сколько у них было наркотиков! Гашиш, героин, кокаин, о, сколько кокаина! А ещё, не знаю как по-французски… Боже! Какой язык! Но я его не учила в Париже… Я работала, я не учила французский. Боже, сколько я работала! Но в Париже можно жить, не то что в Ивудживике. Там нет ночи, всё время день, как сейчас. Что там? О, там канадская военно-воздушная база. Боже, как там холодно, сорок градусов, пятьдесят, обычно — шестьдесят градусов. Что я там делала? О! Я работала. Поваром. Боже! Какие они были худые! Как ты. Зато потом — какие они были толстые! Как было весело! Только всё время ночь, как сейчас, ещё темнее. Ничего, это конфета от насморка… У меня была такая книга, чтобы учить французский! Боже, какая книга! Где она теперь? Если я увижу такую книгу, я её сразу куплю. А это сок мзизи-квенза, вот, понюхай. Правда он замёрз. Я добавила мёда, потому что нет ничего лучше для зимы, особенно с супом. Когда я сюда прилетела, я стала учиться фотографировать. Чтобы заработать много денег. Боже! Сколько стоит аппаратура! Я бросила съёмки и пошла учить французский. Я так хотела выйти замуж за какого-нибудь американского парня, но, боже! Как я их не люблю! У меня дома есть пачка американских сигарет. Я тебе завтра принесу.

Ужасно крепкие! Я их положила в холодильник — лучше всего держать сигареты в холодильнике. Тогда содержание никотина понижается, куришь — и ничего не чувствуешь!.. Нет, сейчас я не бегаю. Даже за автобусом. Как я могу бегать в таких туфлях?!..

А пустыня уже переходила в полярную ночь, эскимосы кутались в газеты, один билет — две тысячи долларов, никто не поверит, но — боже! — она бы заплатила и больше…