— Только люди со слабым умом могут верить в такую чушь, — сказал я.

— Конечно, — согласился Стив. — Такие люди боятся зеркал, фотографий, картин…

— Чёрных кошек тоже, — добавил я.

— Вот именно, и солнечных затмений…

— Это тёмные люди, полные предрассудков.

— Таких людей надо убивать! — закончил Стив.

Постелено мне было в той самой комнате, где висел портрет дедушки Стива. Я лёг, но долго не мог заснуть. То мне казалось, что дедушка хмурится, то наоборот, что смеётся. А в руке его то топор, то голова, то вообще что-то непонятное. Я встал и занавесил портрет простынёй.

Но не успел я лечь, как простыня стала развеваться, будто от картины дул на неё сильный ветер. Я сдёрнул простыню и обомлел: дедушки на картине не было. Тогда я взял заряженный мушкет, лежавший на тумбочке, забился в угол кровати и так, сидя, проспал до рассвета.

Когда я проснулся, дедушка был на своём месте, и даже лицо его казалось не таким свирепым. «Конечно, это был сон!» — подумал я и поклялся никогда больше не пить портвейн.

Спустившись вниз к завтраку, я увидел, что стол накрыт только на одного.

— Где же Стив? — спросил я.

— Увы, его зарезали ночью, — сказала горничная.

Я в ужасе приказал запрягать лошадей и сразу после завтрака уехал в город, подальше от этого проклятого замка.

Молодой человек спешит на свидание. Выскакивает из квартиры — лифт сломан. Он мчится вниз по лестнице. Седьмой этаж, шестой, пятый… На четвёртом этаже он спотыкается и падает, ударяясь головой о батарею. Несколько секунд он шевелит ногами, потом застывает в неподвижности. От тела отделяется ошарашенная душа и начинает медленно подниматься вверх по лестнице.

Инок спит. Дыхание его ровно и глубоко. Но сон его лёгок, как утренний туман. Дунет ветерок, и туман исчезнет. Был ли он, нет ли?..

Чутко спит инок. Так спит хищный зверь в джунглях. Охотник, радуясь, наводит ружье, целится. И вдруг — где же он, зверь-то? Нет его. Пусто кругом. Охотник озирается, трёт глаза и тут чувствует за спиною горячее дыхание зверя… Или ещё так спит лихой человек на пароме. Пошепчутся попутчики, посовещаются, порешат сковырнуть его за борт. А чуть только подойдут — глядь, а он и не спит вовсе, и глаза-то его открыты, и в руках он острый ножик держит. А то и топор…

Ну и пусть спит себе инок с миром. Дело молодое. До заутрени ещё часа полтора осталось…

На дереве сидела птичка. Дунул сильный ветер, птичка ударилась об забор и сдохла.

На берегу стояла лошадь. Дунул сильный ветер, лошадь упала в речку и утонула.

В реке сидел бобёр. На него упала лошадь, и он утонул.

Бабочка порхала с одного цветка на другой, с другого на третий, с третьего на четвёртый и так далее, пока не сдохла.

По лесу шёл олень и жрал стекловату. Все думали, что он сдохнет, но он не сдох!

Адам и Ева гуляли по саду и всему что видели давали имена.

— Так. Это кактус, — говорил Адам.

— Кактус! — повторяла Ева.

— Это пусть будет заяц, это — носорог, а вон то, скажем, свинья.

— Свинья, свинья! — радовалась Ева. — А это пусть будет скорпион, ладно?

Так они гуляли довольно долго, пока в самом глухом углу Эдемского сада не увидели…

— Что это? — спросила Ева.

— Это… А ты как думаешь?

— М-м… Не знаю…

— Ну скажи что-нибудь. Не важно что.

— Э-э… Ничего не могу сказать…

— Я почему-то тоже…

Так это и осталось неназванным.

Птицы пели неправильно.

«Ки-Ки! Ки-Ки!» — сердился младенец, начиная засыпать.

Сначала ему снилась собака. Это была хорошая собака, с длинным хвостом. Она не подходила слишком близко и негромко говорила «Гав-Гав!». Потом собака ушла, и пришла кошка. Она сказала «Мяу!» и помахала пушистым хвостом. Последней пришла большая умная птица.

«Ки-Ки!» — сказала птица. Младенец улыбнулся ей и дальше спал уже без сновидений.

— Одна обезьяна, — рассказывал дедушка, — всё время прыгала. Другие обезьяны созерцали природу, добывали пропитание, воспитывали детей, а эта всё время только прыгала с ветки на ветку. Потому что каждая ветка издали казалась лучше, чем была на самом деле. К тому же даже самые лучшие ветки ей быстро надоедали. И вот однажды обезьяне что-то такое померещилось, она прыгнула, а там ничего не оказалось…

— Вообще ничего?

— Вообще.

— Ну и что обезьяна?