Он пустил коня рысью, спутники тоже подстроились под его темп.

Долина, подпертая с двух сторон горами с пологими склонами, превратилась в просторное ущелье. Между горами справа и слева раскинулась каменистая лента шириной добрых триста метров. Камушки проглядывали из-под снега, звенели под подковами, стучали, откатываясь в стороны. Возможно, это было русло какой-то реки — но настолько мелкой, что даже в половодье вода не поднималась выше нескольких сантиметров. Что, при ее ширине, было совсем не удивительно.

Минут через двадцать скачки Олег наконец заметил следы: цепочка овальных отпечатков от копыт уходила с левого края долины куда-то вправо, а потом и вовсе свернула под деревья. Ведун, разумеется, направился туда, вслед за Раджафом перевалил какой-то хребет — пологий с обеих сторон, как подтаявшее мороженое, но все же возвышающийся над речушкой метров на триста-четыреста. За хребтом обнаружилось уже настоящее ущелье — с высокими отвесными стенами, всего в полсотни метров от края до края, но при этом поросшее липой и орешником. Проскакав по следам пару верст, Олег увидел впереди, под высокой, усыпанной мерзлыми ягодами, рябиной сидящих на камне мохнатых чудищ, которые походили на обвалянных в дегте и перьях воришек. Правда, когда путники приблизились и те встали, выяснилось, что росту в очередных монстрах метра под два с половиной, а в руках они держат, одну на всех, увесистую дубину, похожую на вырванное из земли вместе с корнями молодое деревце. Мохнатые гиганты принялись раскачиваться, скалить зубы, размахивать руками и дубиной — но не произносили при этом ни единого звука.

— Опять великий Раджаф морок нам для развлечения оставил, — скривился Олег, проезжая мимо.

Но тут дубина промелькнула в воздухе, впечаталась ему в грудь, и…

— Где я?

— Рази ты не помнишь, друже? Мы гонимся за хитрым Раджафом… Ты совсем ничего не помнишь? Нас послал мудрый Аркаим. Он обещал нам изрядно самоцветов отсыпать, коли за двадцать дней обернемся. Но ныне уже девятый, а мы его так и не нагнали.

— А меня, меня ты помнишь, господин?

— Где мы, девочка?

— В лесу, в ущелье каком-то… Тут большие люди волосатые стояли. Они стукнули тебя, господин. Теперь ты лежишь. Мы костер развели.

— Значит, это был не сон?

— Какой сон! Эта двуногая тварь мне лошадь изувечила! Убила! Как даст в лоб дубиной — у той аж череп треснул сразу. Но я еще меч успел достать, заколол ее враз. А потом и вторую. Самкой оказалась.

— Они стонали? Когда ты их убивал, они стонали, кричали, рычали? — открыл глаза ведун. — Звук был?

— Вроде как нет, друже… — растерялся купец. — Не помню.

— Сволочь… Какая хитрая сволочь! — простонал Олег. — Ладно, морок сделать похожим… Но замаскировать под морок живое чудовище… Нет, друже, я убью его сам… Сам… Я давно лежу?

— Да с полдня будет, господин. Мы уж костер успели сделать, я рыбы в глине запекла. Тут ее много, прямо под ногами. Глины. Поешь, господин.

— Уйдет ведь! — Олег попытался встать, но от резкой боли в груди тут же откинулся назад. — Не могу… Любовод, может, в седло меня подымешь?

— Лежи, друже, лежи, — замахал руками купец. — Не уйдет от нас беглец аркаимовский. Нельзя тебе сегодня в поход, не увечься. Спасибо скажи, жив остался. Повезло, доспех надет, не дал ребра переломать. Отлежись, ночь поспи. А завтра, коли легче будет, придумаем, как нагнать хитреца нашего. А рыбу тебе полонянка почистит, руками не маши. Оклематься тебе надобно, хотя бы день отлежаться.

— Добился, стало быть, своего Раджаф. Ушел сегодня от погони, задержал нас на день, который еще нагонять придется. Не один переход нагонять!

— Ты пока не беспокойся, друже, — вскинул ладони новгородец. — Все едино теперича ничего не поменять. Забудь покуда. А ты отварчику ему дай. Горячее — оно завсегда на пользу. Особливо зимой.

Новгородец оказался прав: хотя, как казалось Олегу, грудь его болела по-прежнему, хотя каждый вдох давался с трудом, а движения рук тут же отдавались резью в плечах и грудине — но он все же смог встать, пусть и с посторонней помощью. Друг и рабыня осторожно сняли с него доспех, избавив от добрых двух пудов лишнего веса, потом придержали стремя и подтолкнули, когда он садился в седло. Рывок, короткая резкая боль — и он наверху.

— Только, чур, сегодня я больше не слезаю, — предупредил он, подбирая поводья. — И рысью не скакать! Только шагом или галопом.

И все же боги оставались на стороне преследователей. Раджаф смог задержать их почти на полный день, к тому же из-за состояния ведуна они двигались куда медленнее, чем раньше — но погода была неизменно солнечной и безветренной, а потому оставленные хоть час, хоть день, хоть два дня назад следы оставались четкими, будто свежие отпечатки.

По ущелью беглец двигался до тех пор, пока горы не разошлись, открыв перед ним долину, там опять повернул, перемахнул один перевал за другим, выбрал узкий петляющий ручеек и помчался по нему во весь опор — на льду не нужно бояться, что копыто провалится в трещину между корнями или валунами, что вывернувшийся камушек заставит скакуна охрометь. Лед ровный всегда — гони себе и гони.