— Ты был прав, — сказал Воронков, — это очень плохое место. И нам бы убраться отсюда поскорее.

Но с этим-то и проблема. До сих пор что-то вело Воронкова вперед. Тропа, прямо как эскалатор, двигала его из мира в мир почти что сама. И получалось, что вне зависимости от того, переставляешь ты ноги или нет, а все равно движешься. От одной точки перехода к другой. Здесь же не было такого ощущения. Не было направления. Не было движения. Только пустыня, исполненная небытия и безысходности.

Сашка покрутился на месте, пытаясь почувствовать себя стрелкой компаса, и, повинуясь какому-то смутному побуждению зачем-то решил осмотреть то, что опознал как «будку кассира».

Это было маленькое кубическое здание в стороне от колоннады. Плоская крыша с выщербленными краями. Квадратное маленькое окошко чернело на фасаде. Домик выстроен из белых, истертых временем блоков, ничем не похожих на материал колонн.

«Может, нужник?» — мелькнула шкодливая мысль.

Джой, словно в подтверждение этой мысли, подбежал к белому кубу с окошком, обнюхал и пометил по-собачьи угол. Судя по всему, пес несколько успокоился.

Однако, когда Воронков приблизился к домику, Джой вдруг снова по-волчьи прижал уши и зарычал.

«Мангуст» немедленно оказался в руке. Воронков уже окончательно освоился с этим явлением. Рука сама находила пистолет, а пистолет руку в минуту подлинной или мнимой опасности.

Главное — не пытаться сознательно контролировать процесс. И специально воспроизвести эффект, в спокойной обстановке, не получалось.

— Спокуха! — послышался насмешливый голос. — Не делайте резких движений и дышите глубже.

Из-за кубического сооружения появился обладатель голоса. Это был высокий человек в долгополом вылинявшем плаще и широкополой шляпе. Не так чтобы ковбой из второразрядного вестерна, но что-то вроде того.

Из-под плаща выглядывали носки отнюдь не ковбойских, а очень даже футуристических ботинок или там сапог.

Но главным было то, что незнакомец говорил по-русски. И без акцента всякого.

Хотя что значит без акцента? У самого Воронкова был безусловно местный говор. Москвичей, рязанцев, новгородцев и сейчас не спутаешь, хотя телевидение и диктует единый стандарт речи, нивелируя и приводя к общему знаменателю.

Незнакомец говорил, как мог бы говорить диктор, актер или учитель русского языка. Не гнушаясь при этом сленговыми словечками типа «спокуха».

— Осмотрелся? — поинтересовался незнакомец. — И как тебе здесь?

— Да никак… — честно признался Воронков, не понимая еще как ему реагировать на эту встречу.

Незнакомец был здесь в пустыне абсолютно чужероден и неуместен.

Пистолет Сашка между тем не опустил, однако незнакомца это не слишком беспокоило.

— Ничего мы здесь не дождемся, — сказал тот, — поезд ушел, платформу подмели, причем так давно, что никто и не помнит. Придется идти пешком.

— Куда? — глупо поинтересовался Воронков.

Незнакомец махнул рукой в сторону распадка между холмами, где, как уже предположил Воронков, когда-то была дорога.

— Туда, — сказал он, — там еще есть станции, откуда ходит транспорт. Дотемна дойдем. Если поторопимся. Ты ствол-то опусти. Оно без надобности.

И Воронков опустил.

Ага, что-то знакомое. «Абдула, руки-то опусти…» Белое, понимаешь, солнце пустыни. Воронков непроизвольно посмотрел на небо. Какого оно цвета, солнце? И солнца не увидел на небе. Интересно…

Где-то у горизонта небо было светлее, в противоположной стороне, там, где море, сгущалась предгрозовая тьма, но светила нигде не наблюдалось. И между тем пустыня была залита светом и зноем.

«Солнце не белое, а никакое», — констатировал Воронков.

— Двинули? — полувопросительно предложил незнакомец.

— Почему бы нет? — пожал плечами Воронков, убирая пистолет.

Джой обнюхал край облезлого плаща и вопросительно посмотрел на хозяина: «Опасен не он!»

Еще одна загадка.

«Он опасен, но не для нас», — уточнил Джой, руководствуясь своей собачьей логикой.

Незнакомец между тем двинул вперед раскачивающейся какой-то, размашистой походкой. Спина у него была широченная. Что-то в нем не вязалось. Лицо, которое Воронков плохо рассмотрел под шляпой, было узким и сухим. Но по плечам размер плаща читался не меньше шестидесятого. И походка у него была такая, словно его при каждом шаге подбрасывало вперед какой-то мощной силой. Воронков едва поспевал за ним.