Любое изменение реальности было отрадно среди этого подавляющего уныния, и Воронков взял левее.

Через некоторое время в просвете начали читаться контуры какого-то непонятного высокого сооружения.

Воронков тревожно вглядывался в этот некий сумрачный темный массив, маячивший позади деревьев, и ожидал от него самого плохого, что только можно себе вообразить: признаков иной жизни.

Сооружение было, и это естественно в таком лесу, деревянным и на первый взгляд — неладно скроенным, но крепко сшитым… Причем насколько крепко сшитым, настолько же и неладно скроенным.

Оно напоминало несколько рыночных каруселей, поставленных одна на другую. Только вместо лошадок и утят по ярусам были расставлены предметы, в которых угадывалась мебель. Или многоэтажную вазочку для фруктов или конфет.

Основой его — центральной осью — служил особенно титанический, монументальный ствол одного из местных деревьев, стоявшего на неясного происхождения, естественном или искусственном островке посреди небольшого пруда.

Хотя куда уж, казалось бы, монументальней?

Вернее всего, островок был как раз естественной невысокой возвышенностью, а вот пруд или ров вокруг был отрыт специально и заполнился грунтовыми водами. С внешним миром островок соединялся единственным дощатым мостиком.

Пять ярусов-этажей, нависавших громадами, были, помимо центрального ствола, поддерживаемы массивными бревнами-подпорками и соединены лестницами.

Выглядело это нелепо и угрожающе. Будто какие-нибудь сказочно противные гоблины обзавидовались сказочно прекрасным эльфам и в меру собственных представлений и умения попытались перейти на их древесно-лесной образ жизни, начав с возведения соответствующего жилища.

И вот, извольте видеть, — результат!

— Ну, что, Джой? Подойдем поближе? Как думаешь, нас там кто-нибудь встретит?

Джой не без оснований полагал, что не встретит никто.

Отчего-то решительно захотелось обследовать все вокруг. Понюхать, пощупать.

Джой этого устремления хозяина решительно не разделял.

Воронков же опасности не видел. Кругом было пусто и гулко. Так пусто и одиноко, что выть хотелось. И рукотворное нечто, пусть и не по-человечески построенное, какой-то не нашей логикой измышленное, рождало иллюзию родства с теми, кто обитал здесь когда-то, кто бы они ни были.

Странное, темного от времени дерева сооружение выглядело окончательно и бесповоротно заброшенным. Никаких признаков жизни вокруг. Гоблины, не закончив строительства, похоже, попередохли от расстройства. Наваждение схлынуло, и больше никаких чувств оно не вызывало, кроме одного — чувства неприятия…

Сооружение и в самой своей массе, и в деталях, различимых с этого расстояния, было чуждо человеческому разумению. И это диктовалось не логикой, а чувством сродни фобии. Возможно, это и была Фобия. Некая основополагающая Фобия, которую вынужден преодолевать всякий оказавшийся в чужом мире.

«На досуге подумаю об этом», — решил Воронков.

Он только теперь выделил интересную, немного напрягавшую деталь в поведении Белого Демона. Альба ко всему в общении с Сашкой, да и к нему самому, относилась с плохо скрываемой брезгливостью. Которой стеснялась, что ли?

Если раньше это было не главным, то теперь он готов был понять демонессу. Возможно, фобия к иному миру не такая уж безобидная вещь. Возможно, она окрашивает самые благородные устремления в специфический цвет. Сбивает прицел и приводит к поступкам несколько иным, чем хотелось бы совершить.

Вот сам Воронков как повел себя по отношению к аборигенам красной пустыни, страдающим анемией от обезвоживания организма и неадекватностью от хронического угара? Ну, не как благородный рыцарь. Наехал, малость рэкетнул и глумливо казал превосходство. А если бы они проявили больше агрессии, то и пострелял бы, не особо смущаясь. Разве нет?

А ведь они, болезные, не враги. Жили-поживали себе, никого не трогали. И тут — на тебе — гость незваный, турист с автоматом.

А если ситуацию перевернуть? Если в наш родной мир провалится такой вот человек-молния — супермен-самоучка? И будет вести себя подобным образом. То картина получается сродни той, что испытал Воронков на собственной шкуре. Так что монстры и прочие гады, которые на него нападали, возможно, не монстры даже, а вполне милые, где-то белые и местами пушистые (среди своих, разумеется!) существа. И ничего персонально плохого, по существу, они ни самому Воронкову, ни миру нашему не хотели. Просто у них свои дела, свои интересы, а если кто мешает — отлезь или умри! Ох вряд ли. А если и так, то разницы все одно никакой.

— Хорошо же, пойдем, посмотрим… — сказал Воронков и направил стопы к мостику через ров.

Но внезапное желание «пощупать» наталкивалось на не менее острое нежелание прикасаться к чему бы то ни было. Однако…

Совершенно невозможно было понять, какое теперь здесь время суток, да и какое время года… Вот разве что не зима — и только… Да и то без гарантий.

Едва он вышел из-под сени лесной на воздух, то будто попал в полосу иного света. И цветовосприятие изменилось. Вместо сумерек мрачных и унылых сделался вновь предгрозовой, яростный колер.