Дочитать не успел – малиновый от смущения Иван, не выдержав, бесцеремонно выхватил у меня лист, очевидно неправильно поняв мой смех.

– Сказывал ведь, баловство, – почти простонал он.

– Иван Андреевич, – проникновенно произнес я, кладя ему руку на плечо и аккуратно вынимая у него скомканный листок. – Поверь мне, что это не баловство. Больше тебе скажу – прочитав всего лишь начало, я сразу убедился, что ты и впрямь поэт. И таланта в тебе… – Я выразительно закатил глаза к низенькому потолку опочивальни.

Хворостинин недоуменно уставился на меня, не веря своим ушам.

Убеждал я его долго – никак не укладывалось в голове князя, что шутливое баловство тоже может быть стихами, а ему, балбесу эдакому, надо работать дальше, причем именно в том же направлении, то есть делать упор на юмор и сатиру, раз у него так здорово получается.

Каждая строка звучала у него в этой «Росписи» просто и незамысловато, но весьма и весьма. Прямо тебе Гоголь в стихах:

– Неужто и впрямь оное баловство ты взаправду за вирши числишь?! – спустя несколько минут взмолился он, продолжая сомневаться, не разыгрываю ли я его.

– Баловство… – протянул я. – Да ты только вслушайся, как звучит. – И с выражением прочел: – «Да с тех же дворов сходится на всякой год всякого запасу по сорок шестов собачьих хвостов, да по сорок кадушек соленых лягушек, киса штей, да заход сухарей, да дубовой чекмень рубцов, да маленькая поточка молочка, да овин киселя; а как хозяин станет есть, так не за чем сесть, жена в стол, а муж под стол; жена не ела, а муж не обедал…»

– Шутковал я, – прошептал он.

– Вот так и дальше… шуткуй, – твердо произнес я.

Хворостинин послушно кивнул, хотя, судя по озадаченному лицу князя, он ничего не понял и по-прежнему продолжает искренне считать свое сочинение глупой никчемной безделицей.

Ну что ж, тогда поступим иначе.

– Я тебе забыл сказать, что с Пушкой еще один сын боярский ехал, – начал я. – Крыло его звали, а в крещении, кстати, точь-в-точь как тебя, тоже Иваном. Да и батюшку его Андреем величали, как и твоего. Вот послушай-ка…

Басен Крылова я помнил немного, от силы пяток, не больше, то есть те, что задавали выучить в школе, да и то опасался, что могу забуксовать на середине, позабыв строку. Однако страхи оказались напрасными, и «Квартет» я процитировал, ни разу не сбившись.

Хворостинин оживился, хотя тут же самокритично заметил, что оное написано куда изящнее и опять же с мудрым поучением на конце, каковое у него напрочь отсутствует.

– А ты хотел все сразу?! – возмутился я. – Ишь какой быстрый. У тех боярских сынов тоже, думаю, поначалу выходило не ахти, да и лет им было никак не меньше тридцати, так что сколько там получается лет у тебя в запасе?

– Девять, – отозвался Иван.

– Ну вот. За девять лет ты еще и переплюнешь их, – горячо заверил я его. – Главное, верь в себя, не останавливайся на полпути и пиши как бог на душу положит. А теперь пошли за стол, потому что помимо чары за свое освобождение я непременно хочу поднять кубок за первого русского пиита…

Пировали мы весело, хотя поляки, сославшись на государеву службу, часа через два удалились. Получается, Дмитрий, уволив одних ландскнехтов, немедля взял на их место других, так и не доверив свою безопасность стрельцам.

Что ж, судя по Огоньчику, Вербицкому и Сонецкому, выбор он сделал умеючи, из лучших, и мы, уговорившись встретиться завтра, продолжали втроем. Итальянец, я и Хворостинин сидели за «прямым» столом, а поблизости, за «кривым», разместилась шестерка моих гвардейцев.

– А чего это твой дворский вздохнул с таким облегчением, когда ляхи ушли? – поинтересовался я у Ивана.

– Опасался, что буйствовать учнут, – как всегда чуть виновато улыбнулся он. – Тут по Москве последние дни кой-кто из них изрядно напроказил, особливо в Китай-городе, вот Бубуля, наслушавшись, и стерегся.

Я покосился в сторону распевавшего какую-то итальянскую песню Микеланджело.

На мой взгляд, Бубуле следовало в первую очередь опасаться именно художника – задира тот еще, и для буйства ему если и не хватает, то совсем немного. Еще пара-тройка чарок, и Караваджо обязательно начнет задираться, поскольку уже сейчас недовольно поглядывает по сторонам.

Кажется, пришла пора срочно уводить его отсюда.

Впрочем, мне тоже засиживаться не след, поскольку на сегодня запланирована небольшая кучка дел, и первое – повстречаться с бродячими спецназовцами, чтобы озадачить ребят на будущее.

Однако не тут-то было.

Вывести Микеланджело из хором Хворостинина мне удалось, хотя и с трудом – итальянец вопил: «Гулять так гулять!», явно успев в этом отношении обрусеть.

Далее же заминка. Караваджо твердо вознамерился ехать со мной, а я столь же твердо решил оставить нежелательного свидетеля в царских палатах, где ему по распоряжению Дмитрия была отведена небольшая светлица для проживания.