Том 3. Стихотворения 1918-1924
вернуться

Брюсов Валерий Яковлевич
Шрифт:

29 апреля 1921

Даль

Ветки, листья, три сучка, В глубь окна ползет акация. Не сорвут нам дверь с крючка, С Далью всласть могу ласкаться я. Бирюза да изумруд, Тучек тоненькие вырезы. Губы жутко не умрут, Не испив немые ирисы! Даль, любовь моя! даль! даль! Ты ль меня влечешь, мой гений ли, До песков Сахар, до льда ль, Что горит на пике Кении? Синь и зелень розовей, Алой дрожью веет с запада, Вей, левкое! роза, вей! Светлых веток запах? Запах? — Да! Где-то здесь — тропа в огни, Где-то в высоте — огонь и я! Змеем двух нас обоими, Вечной тайны теогония.

8 июня 1921

Кондор

К чему чернеющий контур Ты прячешь, гневный гигант, — В тишине распластанный кондор Над провалами сонных Анд? В неделях бархатных кроясь, Ты медлишь, чтоб, сон улуча, Проступить сквозь атласную прорезь Мига, разя сплеча. Кровь тебе — в холодную сладость! Медяное лицо поверни. Где постромок серебряных слабость У разбившей ось четверни? Утаишь ли чудовищность крыльев? Их нашим трепетом смерь! Там, за кругом лампы, открытой По ковру распростерта смерть. Что ж! клонясь к безвольным бумагам, Черчу пейзажи планет: От кондоров горных у мага Заклинаний испытанных нет.

22 июня 1921

Вечерняя флейта

Вечерней флейты страстный трепет Слабеет в узкое окно; И ветер звуки нежно треплет, За нитью нить прядя руно. В ее словах — просторы скорби, Под солнцем выжженная тишь, Закат прощальный гневно горбит Мечту — сквозь гордость и гашиш. Вечерней флейты ропот молкнет, Но в тени яд влила змея, Глаз голубой безгромных молний Поспешно щурится, смеясь. Я знаю: лживый хор предвестий Ей вслух поет и стелет мглу… А ночь растет: сады предместий, Как грань, означены к углу. Вы, звезды, в миги волю влейте, Чтоб вновь ей ждать, живой вполне! Мы преданы вечерней флейте, Ах! мы — в вечеровой волне!

23 июня 1921

Еще так нежны…

Слова любви еще так нежны, Так жарки сгибы алчных рук, Ночь, древний царь многоодеждный, Бросая тьму на отсвет смежный, Лицо к лицу гнет в счастьи бледном, Пока в тиши поет победным Пеаном — сердца к сердцу стук. Но гаснет мрака дымный морок, Пред сказкой страсти вскрыв провал. Взор не напрасно горько зорок, Сквозь хаос всех цветов, сквозь сорок Узорных радуг, смотрит в глуби, Где в круге красок, в жгучем клубе Рок зыблет гладь своих зеркал. Там лик твой чуждый — чарой явлен, Глядит, обвит змеей огня, Твой рот усмешкой гордой сдавлен… Вход к тайнам замкнут, праздник справлен! День новый, вождь необоримый, На путь измен, тропой незримой, Тебя влечет — прочь от меня.

21 апреля 1921

Дом видений

Дом видений

Душа моя — Элизиум теней.

Ф. Тютчев
Видениями заселенный дом, Моя, растущая, как башня, память! В ее саду, над тинистым прудом, Застыв, стоит вечеровое пламя; В ее аллеях прежние мечты На цоколях недвижны, меди статуй, И старых тигров чуткие четы Сквозь дрему лижут мрамор Апостату. Как же ты Вошла в мой сад и бродишь между статуй? Суровы ярусы многоэтажной башни, — Стекло, сталь и порфир. Где, в зале округленной, прежде пир Пьянел, что день, отважней, бесшабашней, Вливая скрипки в хмель античных лир, — В померкшей зале темной башни Тишь теперь. На бархатном престоле зоркий зверь, Привычный председатель оргий, Глаза прищуря, дремлет, пресыщен: Окончив спор, лишь тень — Сократ и Горгий; Вдоль стен, у шелковых завес, еще На ложах никнут голые гетеры, Но — призраки, навек сомкнувшие уста; И лишь часы в тиши бьют ровно, не устав Качаньем маятника двигать эры. Зачем же ты, Как сон и новый и всегдашний, Вошла в мой сад и бродишь возле башни? Там выше, По этажам, к недовершенной крыше, В заветных кельях — облики: глаза Целованные, милых губ рубины, Опалявшие мне плечи волоса, — И комнат замкнутых глубины Дрожат под крыльями произнесенных слов… Их, вещих птиц, в года не унесло! Их пепел фениксов, как радуги, Вычерчивая веера дуги, Слепит меня опять, опять И, волю воском растопя, Невозвратимостью минут тревожит. Чего же Тебе искать в незавершенной башне, Где слишком жуток сон вчерашний! В саду, Где памятники с тиграми в ладу, Где вечности и влажности венчанье, — В саду — молчанье, Свой мед кадят нарциссы Апостату, Над бронзой Данте черен кипарис, И, в меди неизменных риз, Недвижим строй в века идущих статуй. Но все же роз кричащий запах, Но все ж в огне зальденном запад — Пьяны разгромом грозовым, Страшись, чтоб, на росе ночуя, Но шаг непризнанный ночуя, Тигр пробужденный не завыл! Видениями заселенный мир, — Сад и растущая, как башня, память! На меди торсов, сталь, стекло, порфир Льет воск и кровь вечеровое пламя; Горят венцы, волна к волне, в пруду; Пылая, к статуям деревья льнут в бреду; По травам блекнущим раскиданы статеры Вовек не умирающей росы, И лишь из башни ровно бьют часы, Не уставая двигать эры. Зачем же ты, Как сон и новый и всегдашний, Вошла в мой сад и бродишь возле башни, Где слишком жутки чуткие мечты? Иль ночь напрасно краски отымала? Иль цоколям свободным статуй мало И может с медью спорить парос, Чтоб кровь по мрамору текла? Иль должно к башне из стекла Прибавить куполоподобный ярус, Где все сиянья старины, Умножены, повторены, Над жизнью, как пустым провалом, Зажгутся солнцем небывалым, Во все, сквозь временный ущерб, Вжигая свой победный герб!

17 апреля 1921

Пифагорейцы

(Драматический этюд)

I

Синарет погружен в рассматривание рукописи.

Раб показывается в дверях. Потом Филон.

Раб

Господин, прости…

Синарет

Тебя просил я, Товарищ, так меня не называть…

Раб

Прости, но там пришел Филон.

Синарет

Так что же! Пусть он войдет.

Раб удаляется.

Филон

(входя)

Привет тебе во имя Учителя.

Синарет

Мой милый друг, ты здесь! Давно ль вернулся из Афин?

Филон

Сегодня, Сейчас, и тотчас поспешил к тебе.

Синарет

Благодарю. Тебя обнять я рад. Надеюсь, путешествие твое Прошло недаром: многое ты видел, Беседовал, конечно, с мудрецами Различных стран, у них учился, думал И книги, вероятно, собирал.

Филон

Да, кое-что в скитаньях я узнал. Я расскажу тебе потом о многом, Особо о Солоне, — о, мудрец! Но, впрочем, мне далеко до удачи Такой же, как твоя, когда привез ты Нам из Египта письмена атлантов. А, кстати, вижу свиток на столе: По-прежнему ты только им и занят?