Том 3. Стихотворения 1918-1924
вернуться

Брюсов Валерий Яковлевич
Шрифт:

И вот в железной колыбели

В громах родится новый год.

Ф. Тютчев
Ты спишь «в железной колыбели», И бабка над тобой, Судьба, Поет, но песнь ее — пальба, И светит в детской — блеск шрапнелей. Сейчас скончался старший брат. Вот он лежит в одежде ратной… Должник несчастный, неоплатный, Он, кажется, был смерти рад. Чу! соскочив поспешно с «бенца», Вошел отец, двадцатый век, Сел, подписал огромный чек И бросил на постель младенца. Печально улыбнулась мать Эпоха: ей знакомы эти Подарки в люльке… Те же дети Должны без гроша умирать! И, на портреты предков глядя, Она вперила взор в один: Седой, поникший господин: Век девятнадцатый, твой дядя! Меж тем твой дед — бессмертный Рок Угрюмо дремлет в старом кресле. Былые дни пред ним воскресли: Грозит Аттила, жив Восток… Он спит… Внезапно, как химера, Неведомая гостья в дом Влетает… Шелестя крылом, Вещает радостно: «Я — Эра». А за дверями, как и встарь, Меж слуг выходит перебранка. История, как гувернантка, Зовет ребенка за букварь; Ему винтовку тащит Время, Седой лакей; его жена, Статистика, возмущена, Кричит, что то младенцу — бремя. Шум, крик. Но дряхлая Судьба, Клонясь упрямо к колыбели, При ночниках — огнях шрапнелей, Поет, и песнь ее — пальба!

31 декабря 1914 — 1 января 1915

Витраж — триптих

Средняя часть
Рыцарь по отмели едет один.
Левая створка
Дева томится в молельне вечерней.
Правая створка
Ждет, притаясь за скалой, сарацин.
Рама
Алые розы в сплетении терний.
Рыцарь
Рыцарь по отмели едет один; Взор, из-под шлема, уныло-спокоен; Блещет в щите, посредине, рубин; Конь златосбруйный, и мощен и строен. Взор, из-под шлема, уныло-спокоен, Смотрит в широкую синюю даль. Что тебя мучит, задумчивый воин: Слава и смерть иль любовь и печаль? Блещет в щите, посредине, рубин, — Золото справа и золото слева… То талисман или память годин? Нет, твой подарок, далекая дева! Рыцарь по отмели едет один; Конь златосбруйный, и мощен и строен, Мерно ступает, взбивая песок… Конь королевский! владеть им достоин Только такой благородный ездок! Что ж тебя мучит, задумчивый воин?..
Дева
Дева томится в молельне вечерней. Образ мадонны и кроток и тих. Грезы, что миг, все темней и неверней… Где он, где твой нареченный жених! Образ мадонны и кроток и тих, Молча приемлет земные молитвы… Где-то в горах и равнинах чужих Длятся и длятся жестокие битвы! Грезы, что миг, все темней и неверней… Страшно, как в зеркало, глянуть в мечты: Стрелы над шлемами свищут размерной, Громче мечи дребезжат о щиты… Дева томится в молельне вечерней: Где он, где твой нареченный жених! Может быть, сброшен коварным ударом, Стынет, простертый на камнях нагих, Ночью, под лунным таинственным паром, Где-то в горах иль в равнинах чужих?
Сарацин
Ждет, притаясь за скалой, сарацин. Рыцарь опасной дороги не минет! Звон разнесется по глуби долин. Кто-то кого-то в борьбе опрокинет! Рыцарь опасной дороги не минет! Враг неподвижен за серой скалой, Прыгнет и крикнет, опустит и вынет, Красный от крови, кинжал роковой! Звон разнесется по глуби долин. Радостный звон, — он друзей не обманет! Алый, как красный от крови, рубин К белой одежде красиво пристанет! Ждет, притаясь за скалой, сарацин. Кто-то кого-то в бою опрокинет! Верный, как барс, поиграет с врагом, Сзади копье перелетное кинет, И на седло, потрясая клинком, Прыгнет, и крикнет, и лезвие вынет!
Рама
Алые розы в сплетении терний. Алые розы — то рыцаря кровь; Тернии — грезы в молельне вечерней; Розы и тернии — наша любовь.

1914–1916

Варшава

«Да, я безумец! я не спорю!..»

Да, я безумец! я не спорю! Воспоминанья заглуша, Я жить умею лишь мгновеньем. И, как река стремится к морю, К любви спешит моя душа! Неясным, тающим виденьем Былое реет позади. Но день, расцветший нынче, ярок. Судьба с единственным веленьем Мне предстает всегда: «Иди!» Под сводом многоцветных арок, По берегу поющих струй, Иду, протягиваю руки, И так томителен и сладок, — Сегодня, — каждый поцелуй! Он был иль нет, тот миг разлуки? Не знаю! Верю правде встреч! Да, я безумец! Я не спорю! Но внятны мне лишь эти муки, Лишь этот трепет детских плеч!

1914 — 4 января 1915

«Мелькали мимо снежные поляны…»

Мелькали мимо снежные поляны, Нас увозил на запад sleeping-car [18] , В тот край войны, где бой, где труд, где раны, Где каждый час — пальба, все дни — пожар. А мы, склонясь на мягкие диваны, В беседах изливали сердца жар, Судили мы поэта вещий дар И полководцев роковые планы, — То Пушкин, Достоевский, Лев Толстой Вставали в нашей речи чередой, То выводы новейшие науки… А там, вдали, пальба гремела вновь, На белый снег лилась потоком кровь И люди корчились в предсмертной муке…

18

Спальный вагон ( англ.)

26 января 1915

Майский дождь

Дождь весенний, дождь веселый, Дождь в умильный месяц май, — На леса, луга и долы Искры влаги рассыпай. Солнце смотрит и смеется, Солнце искры серебрит, Солнце вместе с влагой льется, Солнце зелень трав кропит. Небо падает на землю В нитях призрачных дождя, Солнце шепчет (шепот внемлю), То журча, то дребезжа; Небо шепчет: «К жизни! к свету! Все ростки, листки, трава! Верьте вечному обету: Жизнь прекрасна! жизнь жива! Сгинь, клочок последний снега! Речка, воды подымай! Всюду — радость! всюду — нега! Всюду — дождь и всюду — май!»