Том 3. Стихотворения 1918-1924
вернуться

Брюсов Валерий Яковлевич
Шрифт:

1917

Косцы в «Сфере огня»

Братцы, дружно! Свежи росы! По росе так ходки косы! Мерно восемь плеч заносим, Косим, косим, косим, косим! Свищут пули чрез покосы… Но, как бог рыжеволосый, Солнце встало! Страх отбросим! День не ждет: косить, так косим! Чрез поля мы под откосы Сходим, бодры, сходим, босы, Мы у пуль пощад не просим, Под дождем свинцовым косим. Вам пример, молокососы! Свищут пули, словно осы, Гонятся, как волк за лосем… Древний долг свершая, косим! Мы, как смелые матросы, Правим парус на утесы, С русским радостным «авосем» Мы, как ветер, косим, косим! Живы ль будем? Прочь вопросы! Громче хор восьмиголосый! Все, быть может, ляжем восемь, Всё ж господень луг мы скосим.

1917

Via appia

Звучный, мерный стук копыт… Кони бьют о камень плит, Мчась вперед в усердьи пылком. Мимо, с гиком, в две гурьбы, Плети взвив, бегут рабы, Путь в толпе деля носилкам. Ропот, говор, шум шагов; Пестрых столл и белых тог Смесь и блеск; сплетенье линий, Смена видов… Сном застыл Через белый строй могил, Темный свод роскошных пиний. Кто-то крикнул…

<1916–1917>

«Тот облик вековой огромных городов…»

Тот облик вековой огромных городов, Который видим мы, — исчезнет неизбежно; Наследье смутное мятущихся веков, Отброшен будет он презрительно-небрежно. Окончится война, и вступит мир опять На твердую стезю исканий и открытий, Чтоб над стихиями во всем торжествовать И властелином быть явлений и событий. Исполнится тогда жестокая мечта Поэтов, видевших грядущее воочью. Земля предстанет всем — Эдемом, залита Огнем искусственным, как в полдень, так и ночью; Стеклянным куполом прикроется она, И общий город-дом, вместив все миллионы Живых существ, начнет без отдыха и сна, Покорно выполнять их строгие законы. Машины загудят, сокрытые от глаз, Всем разнося тепло, свет, воздух, веду, пищу, Авто и аэро, раз тридцать каждый час, Всех будут подвозить послушно к их жилищу: Незримых проволок бесчисленная сеть Всем явит новости и в звуках и в картине… Но будет все вокруг: стекло, сталь, камень, медь, Железо, золото, алмаз, орк, алюминий, Не будет ни травы, ни зелени; ничто Не сохранит следов отвергнутой природы, Но о живых лесах решится вспомнить кто В дни блага общего, блаженства и свободы? Но я еще люблю вас, города…

<1917>

В ночь под Новый год

Минут годы. Станет наше время Давней сказкой, бредом дней былых; Мы исчезнем, как былое племя, В длинном перечне племен земных. Но с лазури будут звезды те же Снег декабрьский серебрить во мгле; Те же звоны резать воздух свежий, Разнося призыв церквей земле; Будет снова пениться в бокалах, Искры сея, жгучее вино; В скромных комнатах и пышных залах, С боем полночи — звучать одно: «С Новым годом! С новым счастьем!» — Дружно Грянет хор веселых голосов… Будет жизнь, как пена вин, жемчужна, Год грядущий, как любовный зов. Если ж вдруг, клоня лицо к печали, Тихо скажет старенький старик: «Мы не так восьмнадцатый встречали!..» — Ту беседу скроет общий клик. Сгинет ропот неуместный, точно Утром тень, всплывающая ввысь… Полночь! Полночь! бьющая урочно, Эти дни безвестные — приблизь!

1 декабря 1917 — 1 января 1918

Краткий дифирамб

Летайте, птицы, — И мы за вами! Нам нет границы. И за громами, Над чернью туч, Челн Человека Победу века Гласит, летуч! Прорезал небо Руль моноплана. Соперник Феба! Глубь океана, И волны рек, И воздух горный Тебе покорны, О Человек!

<1910–1918>

Голос города («Ру-ру, ру-ру, трах, рк-ру-ру…»)

Ру-ру, ру-ру, трах, рк-ру-ру… По вечерам, как поутру, Трамвай гремит, дзинь-дзинь звонит… И стук колес, и скок копыт, И взвизги шин, взносящих пыль, И-и гудит автомобиль. Трамвай гремит: ру-ру, ру-ру… По вечерам, как поутру. Сквозь гул толпы — торговцев зов, Мальчишек крик и шум шагов, И говор, говор, говор, гул… Но ветерок дохнул, подул… Трамвай гремит: ру-ру, ру-ру… По вечерам, как поутру. Вон с высоты, как дальний всплеск, Пропеллера жужжащий треск, Но скок копыт, но стук колес, Но гул толпы все <смял>, унес. Ру-ру, ру-ру, трах, ру-ру-ру… Трамвай гремит, как поутру. И, гордым вздохом вознесен, Над городом восходит звон: Дон-дон, дон-дон, весь небосклон Разносит зов иных времен!

3–4 января 1918

«На дальней полке мирным строем стоя…»

На дальней полке мирным строем стоя, Спят с ранних лет любимые тома: В них дремлет луч тропического зноя, Глядит из них полярной ночи тьма. Там — повести безумно-дерзких странствий: То — к полюсу, где мир окован льдом, Где солнца нет, а мгла горит, в убранстве Сияний северных, над белым сном; То — в страны страшных бурь и грозных ливней, Где из песков крутит столбы самум, Где путь в лесах проложен силой бивней, Где львы рычат иль жуток выкрик пум. Там — сказки о боях: пираты в давке, В зубах с ножами в плен берут фрегат; Иль дикари летят, взвив томагавки, Под бранный клич на белых из засад! Ряд буйных вымыслов, живых фантазий! Из детских книг встают, в мечтах ожив, Герои, битвы, земли; в каждой фразе — Отважный подвиг, смелый жест, порыв. И в наши дни, когда кругом — так смутно, Отрадно вспомнить все, что Рок унес: Пыл юности, былой восторг, минутно Забыв действительность в причуде грез!

24 января, 1918

Табакерка

Наших предков табакерки! Позабыть я их могу ль, Как шкапы, как шифоньерки, Как диваны стиля Буль! На роскошной табакерке Часто изображены Были «думы баядерки», Одалисок знойных сны. Иль бывали табакерки, Где под обликом сирен Вы встречали, вскрывши дверки, Ряд совсем интимных сцен! Бонбоньерки, табакерки, Вы из моды вышли все, Как мотив былой венгерки, Мушки, пудра на косе! Золотые табакерки, Вы в музее, под стеклом, Расположены по мерке, Чинно дремлете рядком. Только в нашей табакерке Жизнь, как прежде, молода. Не окажется ль, по сверке, Что — все собраны сюда? Слава нашей табакерке! Будем веселиться с ней, Стоя, как на этажерке, Пред глазами наших дней! Пусть хотя бы в «Табакерке» Стих живет! — Хотя б на час Изуверы, изуверки Наших дней, — щадите нас!