Шрифт:
После первой ночи с Рошфором она молчала. Она избрала такую тактику, такую манеру своего поведения с ним – молчать. Прежде всего надо было понять, как он поведет себя. Теперь он получил ее, то есть ее тело. Будет ли он по-прежнему предлагать ей замужество?..
Он предложил. Стало быть, он хотел владеть ее телом постоянно. Она отвечала ему, что существует все же одно серьезное препятствие. Она была бы благодарна, если бы он спросил, было ли ей хорошо с ним. Но он не спросил. Он и не подумал спросить. Ему хватало и того, что хорошо было ему. А ведь она даже и не притворялась, она отдавала ему свое тело и не притворялась, будто любит его, даже не произнесла ни одного ласкового слова! Ошибалась ли она или, напротив, невольно повела себя как надо? Но ему понравилось именно такое ее поведение в часы близости. Он уже чувствовал себя хозяином, то есть хозяином ее тела. И тоном хозяина он спросил, о каком препятствии она говорит. Она снова чувствовала вдохновение и по вдохновению говорила, и вела себя по вдохновению. Она смутилась, потому что она собиралась солгать совсем просто! Но ей было весело! Она произнесла смущенно:
– Я – тайная мусульманка! Я на самом деле не отступалась от веры предков!..
Рошфор посмотрел на нее этим обыкновенным мужским взглядом, взглядом человека, который никогда не полагает женщину равной себе, царю природы… Он коротко и сухо рассмеялся:
– Мне ты можешь не лгать!
Она могла бы тотчас ответить: «Нет, я не лгу!», но она вовремя поняла, что ничего говорить не надо. Она тянула паузу. Он не выдержал и стал спрашивать, задавать бессмысленные вопросы, наподобие: «Ну?», «Так что же?» и проч.
– Я не христианка, – сказала она спокойно.
– Это легко исправить!
– Нет, я не могу…
Он пригрозил ей новым тюремным заключением. Она владела собой вполне и сказала, что никакое тюремное заключение, ничего для нее не изменит в вопросе веры… Он сменил тон, сказал, что надеется уговорить ее.
– Уговорить сделать что? – Она совершенно держала себя в руках.
– Выйти за меня замуж.
– С какими документами?
– Предоставьте это мне…
Она отвечала, что подумает о его предложении. Он снова сделался властным, произнес властно:
– Подумай!..
Она попросила у него денег. Деньги он дал ей. Она обратилась к Шенку и просила его узнать, каковы долговые обязательства именно Эмбса-Ван-Турса. Шенк сказал об этом Рошфору. Тот, в свою очередь, спросил ее с явными оттенками издевательства в голосе, почему она так хлопочет об этом человеке:
– Он твой любовник?
Начинался банальный разговор, ужасно скучный для нее! Но она объяснила спокойно:
– Я устала от них, от Эмбса и Шенка. Я хочу, чтобы меня окружали новые люди. Но Эмбс и Шенк много сделали для меня. Я хочу расстаться с ними дружески. Но для этого нужны деньги и деньги!..
Рошфор задумался, затем спросил:
– А де Марин?
– Нет, его бы я оставила при себе. Он все же титулованная особа…
Теперь она была откровенна с Рошфором. Она просила его способствовать освобождению Эмбса:
– На самом деле этот человек – купеческий сын Ван-Турс из Гента, мне это известно…
Она сказала далее, что хочет написать в Гент, родным Ван-Турса:
– Я полагаю, они простят его…
Рошфор согласился на это.
– Тебе придется взять на себя хотя бы часть долгов Шенка и Ван-Турса!
– Кто такой Шенк? – прямо спросил он.
– Я не знаю, – честно ответила она. – Да и какое это имеет значение!..
Рошфор согласился, что это никакого значения не имеет, но сказал, что речь идет о больших суммах, даже о слишком больших суммах:
– …Но я должен беседовать об этом с моим сюзереном, с князем Лимбургом…
Она написала в Гент, ее письмо было анонимным, не имело подписи. Она извещала родственников Ван-Турса, «известного также под именем капитана Эмбса», о том, что он находится в самом бедственном положении и нуждается в помощи. Она просила их в этом своем письме приехать во Франкфурт через месяц… «Меня уже здесь не будет!» – так она думала. Избавиться от Шенка она предоставила своему возможному жениху, маркизу Рошфору…
Она спросила, когда Рошфор отправится к своему сюзерену, князю Лимбургу. Рошфор отвечал, что князь должен прибыть во Франкфурт…
Она переехала в одну из лучших гостиниц Франкфурта. Нанят был новый, хотя и небольшой, но все же штат прислуги. Де Марин вел себя, как мог бы вести себя гофмейстер какого-нибудь княжеского двора, какого-нибудь миниатюрного княжества, наподобие того же Лимбурга. Впрочем, де Марин являлся гофмейстером, покамест не имевшим двора!
Она ездила по городу в хорошей карете. Шенк не являлся к ней. Рошфор говорил, что Шенка более нет во Франкфурте. Это было хорошо. Она полагала, что в ее жизнь приходит нечто новое. Шенк и Ван-Турс уже довольно-таки давно раздражали ее. Они были слишком явными мошенниками. Она досадовала теперь на себя: не следовало выпрашивать патент у Огинского! Но теперь все – все равно!.. Она спросила Рошфора, когда же прибудет князь Лимбург:
– Дело в том, что я хочу уехать из Франкфурта до приезда родственников Ван-Турса…
– Не думай об этом. Он не посмеет приблизиться к тебе, я ручаюсь!..
Ни Ван-Турса-Эмбса, ни Шенка она более никогда не видела.
Проводить ночи с Рошфором ей уже было очень досадно. Рошфор сказал ей прямо, что вовсе не желает ее общения с франкфуртским обществом. Теперь она жила затворницей, насколько возможно жить затворницей в гостинице. Пила в белом утреннем платье кофий. Ставила посреди комнаты на столик, озаренный солнцем, большой букет и рисовала на плотном листе свинцовым карандашом. Сосредоточивалась на возможности передачи оттенков освещения и легких теней без красок. Раскладывала пасьянсы. Садилась за клавесин, брала аккорды, играла, играла. Разучивала на арфе Баховы фуги…