– Лейтенант! Видно, как бомбят наших… Тут, рядом!..

Голос Миклашевского вернул Оврутина к действительности. Он подошел к стереотрубе, приник к прибору. Далеко-далеко, чуть видно на горизонте, над подернутым дымкой лесом носились крошечные самолеты. Присмотревшись, Оврутин увидел и фонтанчики взрывов, вернее, темные облака, которые странно и даже как-то весело появились над лесом. Он видел глазами зенитчика, что авиация врага действует безнаказанно. Там, несомненно, отходили стрелковые части дивизии, которые никто не прикрывал. А наших самолетов почему-то в воздухе не видать.

Тонко и нервно зазвонил полевой телефон. Связист крутанул ручку и схватил трубку:

– Алло, алло!.. Да, «Чайка» слушает!.. Слушает, говорю, «Чайка»! – и, прикрывая ладонью микрофон, повернулся к Оврутину: – Лейтенант, связь! Тебя вызывают, – и добавил удивленным шепотом: – Из Ленинграда…

– Откуда?

– Из штаба фронта, говорю…

Кирилл выхватил телефонную трубку, прижал к уху:

– Лейтенант Оврутин слушает!.. Кто-кто?.. Товарищ командующий?! – Кирилл вытянулся, одергивая левой рукой гимнастерку, словно командующий находился рядом. – Здравия желаю, товарищ генерал!

Приглушенный голос тихо доносил тревожную весть: фронт под Псковом немцы прорвали. Дорога на Лугу оказалась открытой. Части стрелковой дивизии, отходящие из района Дубоновичи к Лужскому рубежу, которые должна прикрывать батарея с воздуха, внезапно попали под удар прорвавшихся танков и авиации… Вот-вот немецкие танки появятся перед батареей.

Командующий приказывал и лично просил лейтенанта Оврутина и всех бойцов батареи остановить врага и продержаться. Продержаться сколько возможно, час, два часа!.. За это время там, за спиною зенитчиков, создадут более надежную преграду.

У Кирилла вспотели ладони. Командующего фронтом он видел лишь издалека на первомайском параде, никогда не предполагал, что тот может обратиться так прямо лично к нему… Оврутин отвечал быстро, срывающимся голосом. Он хотел было сказать командующему, что впереди нет пехоты, нет охранения и фланги открыты… Но по тону обращения понимал, что там, в штабе фронта, все знают.

– Есть держаться! – крикнул в ответ Оврутин, удивляясь странной бодрости своего голоса. – Будем держаться, товарищ генерал!..

Генерал простился. Просил передать бойцам, что верит в их мужество, и повесил трубку. Оврутин еще держал ее некоторое время, плотно прижимая к уху, потом понял, что разговор окончен, бросил, посмотрел в даль шоссе, откуда доносился глухой рокот, где в небе, если прильнуть к стереотрубе, видны маленькие самолетики. И он своими щеками, напряженным телом вдруг ощутил, как пахнуло из той дали огнем, услышал в глухом рокоте бесстрастный голос приближающейся судьбы. Не хотелось верить, что через час-полтора земля здесь встанет дыбом… А вслух сказал:

– Все правильно! Исключительные обстоятельства требуют исключительных действий.

Мысли в голове Оврутина проносились, как кадры в кино. «Вот и дождался приказа… Там, оказывается, все знают. Все!.. И рассчитывают на нас, – он смотрел на поблескивающий голубоватый асфальт, чем-то похожий на речку, сам не зная, зачем он все смотрит на шоссе, и ощущал неприятный холодок, который липко охватывал и проникал внутрь. – Мы на острие!.. На самом острие… И на нас – волна, вся махина!.. Мы должны задержать. Вернее, лишь удержать на какое-то время… И все».

Неопределенность рассеялась. Приказ есть приказ!.. Но почему-то вдруг обида хлестнула в лицо, вопиющая, как ему показалось, несправедливость судьбы, случайно сложившиеся обстоятельства поставили его перед гранью небытия… Шансов выжить один к ста или совсем никаких! Зенитная батарея лишь маленькая затычка в большой дыре, которая возникла в днище корабля… Будущего, о котором мечтал, просто завтрашнего дня может и не быть. Жизнь и может кончиться именно сегодня. А надо что-то делать, надо что-то делать!

Он провел ладонью по щеке, по шее и пальцами ощутил на петлице выпуклую глянцевую поверхность лейтенантских кубарей. Маленькие строгие квадраты, знаки воинского отличия, вдруг воскресили в возбужденном мозгу памятное торжественное построение в артиллерийском училище, и Кирилл, как наяву, услышал слова седого полковника: «Советская Родина верит вам и надеется на вас!» Они стояли тогда гордые и счастливые своей судьбой в новой парадной форме.

Кирилл с трудом оторвал от земли застывшие и отяжелевшие ноги, сделал шаг, второй и в то же самое время тренированным командирским взглядом охватывал боевую позицию, которую хотел сделать неприступной. «Нет, мы не затычка в большой дыре!.. Нет, мы артиллерия, – зло и с какой-то отчужденной решимостью повторил он про себя. – Мы им покажем! Через нас не так просто пройти! Дорого им это обойдется! Надо всем… командирам орудий и бойцам рассказать о приказе и просьбе командующего…»