– А мне что делать, товарищ командир?

Оврутин хмуро окинул взглядом девушку в красноармейской форме с санитарной сумкой на боку, пытаясь вспомнить, что он ей говорил в прошлый раз, но никак не мог вспомнить – то ли приказал уходить из расположения батареи, то ли разрешил остаться. Он лишь сухо сказал:

– Ты еще здесь?

– Вы же приказали стоять, вот и стою, – ответила Лариса и тут же быстро предложила: – Разрешите, я буду помогать бойцу отвозить раненых? Разрешите?

Оврутин утвердительно махнул рукой.

Первым немецкие танки увидел Миклашевский. Он находился в командирском ровике и заметил красную ракету, которая взметнулась вдалеке над лесом и тусклым фонарем повисла в небе.

– Лейтенант, ракета!

Красной ракетой разведчики, высланные вперед, извещали о противнике. Миклашевский, прильнув к стереотрубе, заметил на шоссе танки. Через несколько минут их можно было видеть простым глазом. Тупоносые, с короткоствольными пушками, выкрашенные в серый цвет фашистские машины катили по голубоватому асфальту.

– Дистанция тысяча девятьсот метров, – докладывал Миклашевский. – Дистанция тысяча семьсот метров…

– По танкам на шоссе!.. Наводить в головной!.. Бронебойными!..

Танки приближались, уже отчетливо слышался железный скрежет, лязг гусениц и глухой рокот моторов. Вот они показались на последней вершине, от которой асфальтовая лента бежала прямиком через широкое поле, через луговую пойму к возвышенности, где укрылась зенитная батарея. Две женщины, косившие сено, заметили танки. Сначала они попятились, потом, не выпуская из рук кос, пустились бежать к лесу.

– Еще танки! – Игорь, приникнув к стереотрубе, торопливо считал: – Восемь… Десять… Четыре бронетранспортера… Два грузовика с солдатами… Опять танки!.. Пять… шесть… восемь… десять…

У Игоря пересохло в горле, и он ощутил напряженное волнение, как перед поединком на ринге. Приближающийся гул моторов, лязг гусениц и скрежет заполняли все пространство. Надвигалось что-то тяжелое, страшное. Пыль, поднятая гусеницами, окутывала серые машины.

– Первые подпустить ближе! – кричал в телефонную трубку хриплым голосом Оврутин. – Первый берет Червоненко… Орудие Червоненко по первому прямой наводкой… По второму – Беспалов… Без команды не стрелять!..

Бросив трубку связисту, Оврутин снова приник к биноклю. Он уже жил иной жизнью. Оврутин оценивал, прикидывал, высчитывал. Передние два танка вырвались вперед. Конечно, они только и дожидаются, чтобы по ним открыли огонь. Не выйдет! Оврутин закусил губу, заставляя себя не сорваться, не выкрикнуть последнюю команду.

– Миклашевский!

Игорь, оторвавшись от стереотрубы, вытянулся перед взводным:

– Я здесь, товарищ лейтенант!..

– Бери Александрина и ездовых. Если прорвутся, глуши гранатами и бутылками со смесью! Ясно?

Миклашевский понимающе кивнул и, пригнувшись, побежал по ходу сообщения. За его спиною раздался срывающийся голос Оврутина:

– Ого-онь!!

Орудие Антона Петрушина находилось на правом фланге. Расчет потрудился на совесть: зарылся в землю, укрыл зенитную пушку, проделал ходы сообщения. Наводчик Любанский и заряжающий Тагисбаев нарубили крупных еловых веток и закрыли ими бруствер. Когда появились первые два танка, зенитчики по команде комбата раскрыли ящики со снарядами. Сотейников, примостившись неподалеку от пушки, держал на коленях снаряд. «Только бы пронесло!.. – шептал он тихо. – Только бы мимо… Детки мои, милые детки!..»

Любанский, усевшись на жестком сиденье наводчика, жадно курил, выпускал через нос голубоватую струйку дыма, словно в каждой затяжке таились неведомые силы, могущие принести облегчение. Насмешливая веселость и бравада, словно шелуха, слетели с него. Перед опасностью, перед надвигающейся неизвестностью Любанский впервые подумал, что здесь, в таком неравном бою, можно запросто погибнуть. Танки движутся, как и на полигоне, но они не фанерные, не безответные. За первыми двумя катятся еще два десятка, и земля тихо вздрагивает от гула и тяжести. Двадцать стволов могут разом плюнуть снарядами, скомкать и перемешать с землей железо и косточки. Выбросив щелчком окурок, Любанский вынул из нагрудного кармана маленький вышитый носовой платок и стал старательно, словно в данную минуту это было самым главным и важным, протирать прицельное приспособление.

– Бронебойным! – выкрикнул Петрушин, торопя расчет. – По головному!.. Дистанция тысяча четыреста!.. Прицел…

Любанский, спрятав носовой платочек, приник к резиновому наглазнику и быстро поймал в перекрестье прицельной трубы тяжелый танк.

– Сидит на крестике! Командуй, старшой!

– Еще двести метров! Еще чуть-чуть! – Антон Петрушин давно сам готов пальнуть по надвигающейся железной лавине, но вынужден подчиняться приказу лейтенанта. Он еще раз окинул взглядом свою позицию, остро почувствовал ее незащищенность. Зенитное длинноствольное орудие без броневого щитка, укрытое лишь свежевырытым земляным бруствером, да притихшие выжидающие номера расчета. Приподнимая головы, они жадно вслушивались в надвигающийся танковый гул.