Неужели через несколько минут позади останется все, что методично топтало и коверкало его, Горелова, душу и литературный талант: Союз писателей, издательства, долги, завистники, работа, жена Рита, которая не смогла понять его и оценить... Неужели через какие-то тысячи шагов спадет с него обрыдлый груз прошлой пустой, мелкой и ничтожной жизни. Господи, скорей бы!

Зябко поеживаясь, стуча от промозглости и волнения зубами, Горелов высунулся из-под елки. За шиворот с хвои потекла вода, он съежился, затряс головой и оттого уколол щеки об иголки и сучки. Поскорее бы кончалась вся эта мерзость! Он выполз из укрытия на четвереньках, будто зверь из берлоги, разбуженный ранней весенней водой, весь промокший и озябший, настороженно и-чутко огляделся. Все спокойно. Только темень, дождь и ветер. Нигде ни луча фонарика, ни человеческого шепота. С богом!

Горелов первые метры крался, стараясь не слишком шуметь о кусты, потом, когда открылись на обе стороны широкие и чистые прогалы, сделал несколько глубоких вдохов, как раньше в школе и институте перед стартами на средние дистанции, и побежал...

Дальше все произошло, как в страшном кино, которое запомнилось на всю жизнь. Сначала он запнулся о какую-то проволоку, потом, летя лицом вниз, вдруг ослеп от болезненно яркой вспышки. И уже лежа лицом в какой-то жиже, ничего еще не поняв, услышал:

— Не двигаться! Буду стрелять!

Запомнилось еще, как в голове тогда вильнули вялыми хвостами и исчезли в безысходности две мысли: «Не получилось...» — и еще: «Хорошо работают зеленые фуражки...»

...Над прекрасным и вечным городом опять распластал сиреневые крылья сентябрь, зажег утренниками первые осины, пахнул зрелой рябиной, ароматом вянущей травы. Молодой в своей свежести и прохладе заливный ветер погулял уж по деревьям в парках, вытряс из них первые листья и теперь баловался, кидая листья на прохожих, кружил их по тротуарам, заставлял порхать и виться в сумасшедшем танце.

По вечернему городу, расшвыривая ногами кучки листьев, шел человек в отличном настроении. Звали этого человека Довлат Горелов. Приподнятое настроение пришло к нему по нескольким причинам. Во-первых, потому, что он был попросту навеселе, а во-вторых, всего лишь неделю назад исполнилась его старая, еще со времен пребывания в местах не столь отдаленных, мечта — он женился-таки на гражданке Запада, а именно — Федеративной Республики Германии, и приобрел тем самым все вытекающие, как говорится, права.

Все! Теперь уж можно без всяких там скандалов и палок, которые в колеса, легально оформить выездные документы, спокойно покидать пожитки в чемодан и под ручку с вновь приобретенной благоверной на законных основаниях пересечь проклятую границу, которая, увы, и впрямь на замке. И никакая овчарка не бросится на спину. Чудеса! На той самой черте, которая разграничивает, которая столько времени была недоступна, он обязательно обернется и скажет: «Прощай, немытая...» Да, немного банально, наивно и старо. Зато от души.

Но как не даром, с каким трудом все досталось и пришло! Сколько огней и медных труб осталось позади! Полтора года минуло с того дня, когда вернулся он из мест заключения, где отбывал срок за попытку незаконного перехода государственной границы. Что изменилось за это время? Ничего. Все так же журналы и издательства открещиваются от его произведений, его несомненно блестящий литературный талант чахнет в рамках здешних творческих законов, не разгореться ему в этой затхлой атмосфере, среди рутинеров, завистников и бездарностей. Давно уже Горелов осознал, что только Запад по достоинству сможет оценить всю глубину его писательского дарования, свежесть и новаторство творческих поисков.

Все же есть кто-то высоко сидящий, мудрый и справедливый, распределяющий добро и зло, одаривающий кого-то удачей, а кому-то ломающий судьбы. По непонятной Горелову причине он долго не был к нему благосклонен, может быть, просто не замечал его среди обилия людей, копошащихся в сутолоке сует, из которых и состоят вся эта жизнь и весь этот мир.

Справедливость восторжествовала. Горелов, впрочем, уверен, что так бывает всегда, когда долго и последовательно долбишь в одну точку. Пускай эта точка из гранита, стали или каких-то там суперпрочных пород. Все равно она поддастся, если ты терпелив и уверен в необходимости достижения своей цели.

Судьба подарила Горелову Марту Гроссман.

Все, как и обычно, решил «его превосходительство Случай». Как-то летом Довлату позвонил его приятель, «коллега» по мытарствам и несостоявшимся творческим исканиям, художник-неудачник Семен Солоник и, таинственно намекнув, что «по телефону не все расскажешь», пригласил «забежать на огонек». Этот «огонек» у Солоника, как правило, обходился боком Горелову, и идти туда совсем не хотелось. В пустых Семеновых карманах деньги никогда не водились, стены его голой квартиры украшали только «шедевры» неслыханного даже для модернизма направления, поэтому гостям его посиделок приходилось нести все с собой, вплоть до табуреток. В общем, если бы он не заскочил на тот «огонек», все бы осталось по-прежнему — безысходно и серо.