— По вашему повелению, милостивый князь, поеду, лишь бы только Хмельницкий захотел принять мой вызов, — сказал Володыевский.

— Мы шутим, а кругом нас гибнут, — возразил князь, — но все-таки под Замостье вы на самом деле должны отправиться. У меня есть известие из казацкого лагеря, что как только будет объявлен выбор королевича Казимира, Хмельницкий бросит осаду и отступит на Украину, это он сделает ради истинной или притворной любви к королю или же потому, что под Замостьем все его силы легко могут сломиться. Поэтому вы должны ехать и рассказать Скшетускому, что случилось, чтобы он отправлялся искать княжну. Скажите ему, чтобы он из моих хоругвей, оставшихся при старосте Валецком, взял столько людей, сколько ему понадобится для экспедиции. Впрочем, я пошлю ему с вами письмо и разрешение, так как мне очень дорого его счастье.

— Ваша милость всем нам — отец, — сказал Володыевский, — и мы вам до гроба будем служить.

— Не знаю, не придется ли вам голодать на моей службе, — ответил князь, — если разорят все мои имения на Заднепровье; но пока кое-что есть, и все, что мое — то и ваше.

— И наши мелкие имения принадлежат вашей милости, — воскликнул Володыевский.

— И мое тоже! — прибавил Заглоба.

— Пока еще мне не нужно, — ласково ответил князь. — Я надеюсь, что если я лишусь всего, то Польша вспомнит хотя бы о моих детях.

Эти слова князя оказались пророчеством. Польша, спустя несколько лет, отдала его единственному сыну то, что имела лучшего, — корону, но до этого большое состояние князя Иеремии очень расшаталось.

— Вот мы и вывернулись. — сказал Заглоба, когда они ушли от князя-Теперь вы, наверно, получите повышение. Покажите-ка это кольцо. Ей-Богу, оно стоит сотню червонцев, камень прекрасный. Спросите завтра на базаре какого-нибудь армянина. За его стоимость можно насладиться и едой, и питьем, и другими лакомствами. Что вы думаете? Знаете солдатскую пословицу: "сегодня живу, а завтра гнию", а смысл ее таков, что не стоит думать о завтрашнем дне. Коротка жизнь человеческая, о, как коротка! Самое главное, что вас теперь князь полюбил. Он дал бы вдесятеро больше, чтобы сделать из Богуна подарок Скшетускому, а вы предупредили это желание и теперь можете ждать больших милостей. Мало ли деревень князь роздал пожизненно своим любимым рыцарям, или даже совсем подарил! Что значит такой перстень — пустяк! Верно, он и вас наградит имением, а потом женит на какой-нибудь своей родственнице.

Володыевский даже прыгнул.

— Откуда вы знаете это?

— Что?

— Я хотел сказать, как вам это пришло в голову? Как это может случиться?

— Разве это не случается? Разве вы не шляхтич? Разве шляхта не равна между собой? Мало ли у магнатов родни между шляхтой, и родственниц они охотно выдают замуж за своих высокопоставленных придворных. Кажется, и Суфчинский из Сеньчи женат на дальней родственнице Вишневецкого. Все мы между собой братья, хотя и служим одни другим; все мы от Иафета происходим, и вся разница в богатстве и чинах, каких все могут достигнуть. Кажется, в других местах есть различие между шляхтой; но какая же это шляхта!.. Я понимаю различие между собаками, так как есть гончие, борзые, но заметьте, что со шляхтой этого быть не может; мы были бы тогда собачьими детьми, а не шляхтой; но Бог не допустит до такого позора благородное сословие!

— Вы правду говорите, — сказал Володыевский, — но Вишневецкие почти королевской крови.

— А разве вы не можете быть избраны королем? Я первый готов тебе положить знак, как Сигизмунд Скаржевский, который клянется, что подаст голос за самого себя, если только не заиграется в кости. У нас, слава Богу, свобода, и нам мешает только наша бедность, а не рождение.

— Так-то оно так! — вздохнул Володыевский. — Но что ж делать! Нас решительно ограбили и мы погибнем, если Польша не придумает для нас каких-нибудь наград! Неудивительно, что человек, хотя бы и самый воздержанный, любит выпить с горя. Пойдем выпить по стаканчику, чтобы развеселиться.

Так беседуя, они дошагали до Старого Города и зашли в винную лавку, перед которой несколько слуг держали шубы и бурки распивающей в погребе шляхты. Усевшись там за столом, они велели подать себе бутылку вина и начали рассуждать о том, что им делать после поражения Богуна.

— Если правда, что Хмельницкий, отступит от Замостья и настанет мир, тогда княжна наша, — говорил Заглоба

— Нужно нам как можно скорей ехать к Скшетускому. Мы не оставим его, пока не отыщем девушки.

— Разумеется, поедем вместе, но теперь почти невозможно добраться в Замостье.

— Все равно, лишь бы лотом нам Бог помог.

— Поможет, поможет! — сказал Заглоба, выпив бокал вина. — Знаете, что я вам скажу?

— Что такое?

— Богун убит.

Володыевский с удивлением посмотрел:

— Ба! кто же лучше меня знает!

— Бог вас благословит. Ты знаешь, и я знаю: я смотрел тогда, как вы бились, и теперь смотрю и все повторяю это себе, а то мне кажется, что это только сон… Теперь одним горем меньше какой узел рассекла твоя сабля! Молодец, ей-Богу! Нет, не выдержу! Позвольте еще раз обнять вас за это. Вы поверите, что когда я вас увидел первый раз, я подумал: вот хлыстик! А тот хлыстик даже Богуна изрубил! Нет уж Богуна, ни следа, ни останков, убит до смерти, во веки веков. Аминь.

И Заглоба начал обнимать и целовать Володыевского, а последний так растрогался, как будто пожалел Богуна, — наконец, освободившись от объятий Заглобы, сказал:

— Мы не были при его смерти, а он живучий, вдруг оживет!

— Бог с вами, что вы говорите! — сказал Заглоба. — Я готов сам завтра поехать в Линково, сделать ему самые лучшие похороны, лишь бы он только умер.

— И чего же вы поедете? Ведь вы раненого не станете добивать. А с саблей всегда так бывает если дух сразу не вышел, так жить будет. Ведь сабля — не пуля.