Том 1. Громокипящий кубок
вернуться

Северянин Игорь Васильевич
Шрифт:

1911

В госпитале

Елене Семеновой

В незабудковом вуальном платье, С белорозой в блондных волосах, Навещаешь ты в седьмой палате Юношу, побитого в горах… И когда стеклянной галереей Ты идешь, улыбна и легка, Зацветают, весело пестрея, Под ногой цветы половика. Льется в окна ароматный рокот… Ты вздыхаешь с музыкой в лице Птичье пенье, — и смущенный доктор Мнет в руке написанный рецепт… А больной, разматывая марлю, Не умея чувств своих скрывать, Отставляя рюмку с Беникарло, Проклинает скучную кровать… И весенней девушкой омаен, Упоен девической весной, Талию твою слегка сжимая, Хочет жить больной!

Декабрь 1911

Любовь единственно…

Любить пленительно одну и ту же, В полузабвении молить: «Приди! Пригубь уста мои, пригубь и туже Озера страсти запруди!» И бронзой верности грудь скандалив, Ручьиться шелестно в извивах душ; И сочным вечером, когда он палев, Быть каждой женщине, как муж, Сметь смело чувствовать и труд пчелиный Светло опринципить в своем уме; То — сок из ландыша, то — из малины И в поцелуе, и в письме… Пускай же милая твоя не тужит И не устраивает слезоем: Любить единственно, одну и ту же, — Не надо вечно быть вдвоем!

Мыза Пустомержа

1912. Июль

В пяти верстах по полотну…

Весело, весело сердцу! звонко, душа, освирелься! — Прогрохотал искрометно и эластично экспресс. Я загорелся восторгом! я загляделся на рельсы! — Дама в окне улыбалась, дама смотрела на лес. Ручкой меня целовала. Поздно! — но как же тут «раньше»?.. Эти глаза… вы-фиалки! эти глаза… вы-огни! Солнце, закатное солнце! твой дирижабль оранжев! Сяду в него, — повинуйся, поезд любви обгони! Кто и куда? — не ответит. Если и хочет, не может. И не догнать, и не встретить. Греза — сердечная моль. Все, что находит, теряет сердце мое… Боже, Боже! Призрачный промельк экспресса дал мне чаруйную боль.

Варш. ж. д.

Май 1912

Nocturne («Навевали смуть былого окарины…»)

Навевали смуть былого окарины Где-то в тихо вечеревшем далеке, — И сирены, водяные балерины, Заводили хороводы на реке. Пропитались все растенья соловьями И гудели, замирая, как струна. А в воде — в реке, в пруде, в озерах, в яме Фонарями разбросалася луна. Засветились на танцующей сирене Водоросли под луной, как светляки. Захотелось белых лилий и сирени, — Но они друг другу странно далеки…

1909

Сказка сиреневой кисти

Пастель

Напевая лунные ноктюрны, Бредил Май о призрачной вакханке, Охлаждал свой жар росой из урны, И скользили ножки, точно санки, Порошею бело-яблоновой. Скованы желанья знойным хмелем… И блистая белизной слоновой Ровных зубок, шепчет Ночь: «Постелем Свадебное ложе на поляне, Набросаем ландышей, азалий Там, где бродят вдумчивые лани, Там, где мы впервые рассказали Сердцем сердцу смутные волненья, Ожидая тщетно выполненья, Как шагов невыясненных в зале»… Тут луна скользнула в аметисте Глаз царицы, скрытой сонным тюлем, — И вспорхнули грезы Мая ульем, И впились в сиреневые кисти…

1909. Октябрь

Полярные пылы

(снеговая поэма)

Влюбленная в Северный Полюс Норвегия В гордой застыла дремоте. Ленивые лоси! вы серебро-пегие, Ледяное пламя поймете… И там, где сливается с снегом медведица, Греза ее постоянна… Бледная в экстазе, сомнамбулой светится Так же? как д'Арк Иоанна. Не быть Северянке любовницей полюса: Полюс — бесплотен, как греза… Стремленья об иглы лесов укололися… Гаснет ее ариозо… Морей привидения — глыбы ледяные — Точат насмешливо лязги… И марева сыплют пророчества рдяные Волнам в сердитой припляске… Дух Полюса чутко тревожит элегия, — Она воплощается в ноте… И гордо вздыхая обманом, Норвегия Вновь застывает в дремоте.

1909. Октябрь

Квадрат квадратов

Никогда ни о чем не хочу говорить… О поверь! — я устал, я совсем изнемог… Был года палачом, — палачу не парить… Точно зверь, заплутал меж поэм и тревог… Ни о чем никогда говорить не хочу… Я устал… О, поверь! изнемог я совсем… Палачом был года-не парить палачу… Заплутал, точно зверь, меж тревог и поэм… Не хочу говорить никогда ни о чем… Я совсем изнемог… О, поверь! я устал… Палачу не парить!.. был года палачом… Меж поэм и тревог, точно зверь, заплутал… Говорить не хочу ни о чем никогда!.. Изнемог я совсем, я устал, о, поверь! Не парить палачу!.. палачом был года!.. Меж тревог и поэм заплутал, точно зверь!..

1910

В предгрозье

(этюд)

Захрустели пухлые кайзэрки, Задымился ароматный чай, И княжна улыбкою грезэрки Подарила графа невзначай. Золотая легкая соломка Заструила в грезы алькермес. Оттого, что говорили громко, Колыхался в сердце траур месс. Пряное душистое предгрозье Задыхало груди. У реки, Погрузясь в бездумье и безгрезье. Удили форелей старики. Ненавистник дождевых истерик — Вздрагивал и нервничал дубок. Я пошел проветриться на берег, И меня кололо в левый бок. Детонировал бесслухий тенор — На соседней даче лейтенант, Вспыливал нахохлившийся кенар — Божиею милостью талант. Небеса растерянно ослепли, Ветер зашарахался в листве, Дождевые капли хлестко крепли, — И душа заныла о родстве… Было жаль, что плачет сердце чье-то, Безотчетно к милому влекло. Я пошел, не дав себе отчета, Постучать в балконное стекло. Я один, — что может быть противней! Мне любовь, любовь ее нужна! А княжна рыдала перед ливнем, И звала, звала меня княжна! Молниями ярко озаряем, Домик погрузил меня в уют. Мы сердца друг другу поверяем, И они так грезово поют. Снова — чай, хрустящие кайзэрки. И цветы, и фрукты, и ликер, И княжны, лазоревой грезэрки, И любовь, и ласковый укор…