Шрифт:
Обрадовался царь, что внук такой вышел, и сейчас же письмо написал, посылает своего царского работника снести письмо в дальний город к сыну.
Снарядился работник в дорогу, понес царское письмо в дальний город. И к ночи дошел до той самой деревни, откуда Палагея, и остановился в самом богатом доме — у Михаилы.
Дозналась Варвара, что за письмо несет работник, все старое-то, прежнее все, постылое так ей в голову и ударило, и в голову, и в сердце, и в душу: ведь она ребенка своего убила, только чтобы брата от сестры отвадить, разлучить Михаилу с Палагеей, извести Палагею, а вот Палагея и не сгинула, Палагея вот какая — царица!
Вытопила Варвара баню, царского работника в баню отправила, а сама вынула из котомки царское письмо, разорвала письмо и написала другое, будто не царевича сына, а щенка родила Палагея:
«Кутенка твоя жена родила, Палагея!»
И опять положила письмо в котомку.
Вернулся из бани царский работник, угостила его Варвара, ночевать оставила. Переночевал работник у Михаилы и наутро дальше в дорогу пустился.
Долго ли, коротко ли, из города в город, из деревни в деревню дошел, наконец, работник до самого дальнего города к царскому сыну, передал царскому сыну от царя письмо:
«Кутенка твоя жена родила, Палагея!»
Потемнело в глазах у царского сына — злая весть по-темнила глаза, хотел вгорячах порешить с Палагеей, да раздумался, и написал отцу, чтобы до его возвращения жену не трогать. И с письмом отпустил домой царского работника.
А работник и на обратном пути к Михаиле зашел.
И опять затопила Варвара баню, послала работника в баню, а сама за котомку, вынула из котомки письмо царского сына, разорвала письмо, и свое написала:
«Духу чтобы ее не было до моего прихода!»
И положила письмо в котомку.
Вернулся из бани царский работник, угостился, переночевал ночь, да к царю во дворец.
Прочитал царь письмо, не верит глазам.
— Что это, — говорит, — с ума, верно, спятил!
Да нечего делать, тут уж не его воля — воля сына: велел царь прогнать из дворца Палагею — откуда взяли, туда и отправить. А внука царевича царь себе оставил.
И отвезли Палагею в лес к той самой сосне, где покинул ее брат любимый Михаила: иди, куда знаешь!
Иди, куда знаешь!
А куда? Куда ей идти? С братом ее разлучили, с мужем ее разлучили, и отняли сына. Что же ей делать? Куда ей деваться? Как избыть обиду? Стоит под сосной Палагея, стоит, как стала. А сердце у ней тяжелое, как камень тяжелый, — обида, напраслина, клевета камнем легла ей на сердце.
А пойдет она далеко в дальние деревни, будет она жить там у чужих чужая, наймется в люди. Работницей простой свой век проживет. Трудом она избудет обиду.
И пошла Палагея куда глаза глядят дальше от брата, еще дальше от мужа и сына.
Долго ли, коротко ли, из города в город, из деревни в деревню, объехал царский сын все царство, все дела царские исполнил и вернулся домой к отцу. Вышел царь встречать сына и внука вывел. А ребеночек так и сияет…
— Как так! — удивился царский сын, — мне было письмо от вас, что жена родила кутенка.
А царь ему выговаривает: зачем велел жену кончить — прогнать Палагею.
— Я… я велел кончить! — и заплакал, видит царский сын, что обманут: и его, и царя обманули.
Послал царь в лес искать Палагею. Да где ж ее сыщешь, — не на сосне же ей свой горький век вековать.
Три года прослужила Палагея в работницах, много за три-то года по чужим людям ходила, много труда вынесла. И улеглась на сердце обида: приняла она свою участь, и не роптала больше. Одно забыть не могла: сына своего вспоминала. Ребеночка жалко ей было, поглядеть бы ей на него, хоть только глазком взглянуть.
И затосковала Палагея, места от тоски не находит, тоскливо ей, глаза ни на что не глядят: только бы увидеть сына, хоть только глазком взглянуть.
Нарядилась Палагея в мужскую одежду и пошла из дальних деревень мимо любимого брата прямо к царю во дворец в царские работники наниматься.
Во дворце никто не узнал Палагею. Сам царь не узнал свою невестку. Принял царь Палагею ласково, и стала служить она у царя истопником в царских покоях: печки топила.
Палагее этого только и надо.
Подрос ее сын, уж по комнатам бегал. Примется Пала-гея печки топить, а он тут-как-тут, прибежит к огоньку. А Палагея возьмет его на руки, ласкает дитё, сама плачет.