Он боялся думать, что случится, когда он останется один в разрушенном мире, куда денутся его слова и дни, как произойдет то, во что очень сложно было поверить – смерть. В том, что смерть придет, он не сомневался, он видел ее в беспокойных тенях, скачущих по стене. И потом, так уже было. Он трясся в мучительном ознобе и уговаривал себя, что смерть – это хорошо, это намного лучше, чем остаться одному в разрушенном мире и медленно сходить с ума. Но страшно, страшно! Боги, как хотелось бы не знать, что умрешь вот сейчас, через несколько минут, дрожа от страха на развалинах своего мира! Боги, милые, знали бы вы!

Они будут голодны всегда. Снова и снова, по кругу, и в сотый, тысячный раз память вернется слишком поздно, память, искалеченная невнятным бормотанием безумца, и каждый раз знать, что вот сейчас умрешь, и что виноват сам, сам!

Боги, неужели одного раза было недостаточно?!

И эта бесконечная череда жизней, в которых не осознаешь себя, а значит, живешь только эти последние несколько минут, когда уже ничего, ничего не изменить!

Они шагали по выжженной земле, голодные и равнодушные, они искали его взгляд, мутный от страха и жалости к себе, они ждали одобрения. Он сам выстроил эту схему когда-то, и был невероятно горд собой, горд тем, что вот как все просто, и странно, что никто не додумался до этого раньше, а он смог, он нашел в себе достаточно дерзости, чтобы сделать мир лучше!

Они нашли его, но не нашли одобрения. Он смотрел им в глаза и видел, как схема, его схема, такая простая и логичная, пытается принять и освоить его панику, найти нишу для его отвращения, не находит и делает единственно правильный вывод: его больше не должно быть.

Да, так правильно. Это логичное завершение. После него можно идти дальше, потому что только так все будет правильно. Только так и не иначе. Они не знали, что такое компромисс.

Он им не объяснил.

Отмерянные ему минуты утекли сквозь трясущиеся пальцы, и его не стало.

Зулин замычал от невыносимой муки кошмара, дрыгнул ногой и, наконец, проснулся. «Что случилось?» - Зверь сидел рядом и внимательно смотрел на хозяина. «Сны! Демон Баатора! Мне снятся сны!» «Всем снятся сны, - протелепал Зверь и отвел взгляд. – Кому-то добрые, кому-то страшные, кому-то неприличные… Кому-то – и те, и другие, и третьи. Почему ты так встревожен?»

– Мне никогда не снились сны, - вслух сказал Зулин и потер лоб. Голова гудела, как потревоженный улей. – Просто не снились – и все. «Он проснулся в холодном поту» - это не про меня. Я засыпаю, и меня нет. Потом просыпаюсь – и я есть, понимаешь? Только так, без всяких «но» или «если». Я помню себя чуть больше пяти лет, с тех пор, как очнулся в башне старикашки Мо. То есть, наверняка у меня была до этого какая-то жизнь, наверняка я родился и вырос, не мог же я появиться на свет сразу таким?

«Каким?»

– Взрослым.

«Ты взрослый?»

– Не смешно. Да, я взрослый. Я так себя чувствую. И я уверен, что в той жизни, которую я не помню, я тоже не видел сны. Когда Учитель ворчал, что из-за моей тупости ему теперь снятся кошмары, во мне ничего не откликалось. Я говорю не о сочувствии, понимаешь? Я о том, что во мне не было даже элементарного понимания, как это – увидеть сон, не важно какой.

«А теперь?»

– Теперь…

– Зулин, с кем ты разговариваешь? – раздался недовольный голос эльфа.

– Со Зверем, а что?

– Разговаривай с ним молча, будь так любезен. Очень хочется спать.

– Да, конечно. Прости, друг мой.

«А теперь тебе снятся сны, и поэтому ты встревожен?»

«Нет. Мне снится один и тот жесон, и поэтому я встревожен. Я совсем как Иефа. Ни в чем не уверен, ничего не могу объяснить, но…»

«Но тебе страшно».

Зулин обхватил руками голову и немного покачался из стороны в сторону, пытаясь избавиться от саднящего чувства то ли стыда, то ли потери, но ничего не вышло.

«Брось выкаблучиваться, - брезгливо протелепал Зверь. – Не твой стиль. Все-таки ты не Иефа. Лучше покажи мне…»

– Нет! – отчаянно вскрикнул маг и тут же испуганно зажал себе рот ладонью. – Я не могу! – прошипел он, убедившись, что его возглас никого не разбудил. – Я не помню!

«Врешь, - неодобрительно посмотрел на хозяина фамильяр. – Очень глупо. Уж кому-кому, а мне-то…»

«Не наглей, - обозлился Зулин. – Это просто время такое. Светает… Демон Баатора, знал бы, не вешал бы последнее дежурство на Иефу…»