– Дурак, - сказал Фантомас, характеризуя то ли подельника, то ли Жеглова, распластавшегося на полу.

28. Солнышко наяривало

К полудню они собрали всех на лужайке перед подъездом Эльсинора. Марка-Поля Дижона, постельную лягушку, Лиз-Мари, прилепившуюся к Маару-Шарапову, Монику, Жака Ронсара с его часами, Жозефину с прочими королевами, Рено-Клодина Сандрара с лопатой, всю жизнь искавшего клады, Жана Керзо, садовника, очень похожего на Пуаро, всех собрали. Еще через час непроницаемый Хаим - в ушах микрофоны плеера - пригнал свою добычу, а именно тощего Гитлера с маленькой девочкой на руках, Геринга, не пожелавшего расстаться с незаконченной моделью Боинга-747, и еще каких-то ныне юношей явно осененных нацистским прошлым. Приказав им раздеться в стороне от других постояльцев клиники, он некоторое время освидетельствовал их, заглядывая в потрепанный блокнот и удивленно потряхивая головой, затем приказал лечь на землю лицом вниз и выстрелил каждому, включая и Еву Браун, пяти лет от роду, в голову и сердце. Закончив с этим, подошел к Фантомасу, разговаривавшему с конкретным Буддой, сказал:

– У меня все. Пойду, съем что-нибудь, а то проголодался.

– Слушай, может, поможешь?
– сказал ему Фантомас просительно.

– Все, кроме этих, - указал на трупы, - мне до лампочки.

– Знаю, - окрысился Фантомас.
– Просто я хотел намекнуть, что у тебя здорово получается.

– Не, без меня. Я работу свою сделал, а за остальное мне не платят.

...Толпа пациентов стояла обречено. Наяривало солнышко, сосны стояли индифферентно. Тюльпаны росли на глазах.

– Нас невозможно убить, - говорил Луи де Маар Лиз-Мари, - а значит, будем живы.

– Так, наверное, говорили в Бухенвальде по дороге в газовую камеру, - отвечала Лиз-Мари.
– Их немного, надо броситься на них, и кто-то останется в живых.

– Все останутся в живых, - отвечал Маар.
– Все кончится неплохо.

– Неплохо? Меня убьют, а ты спасешься?

– Я давно мог спастись. Но не делал этого, чтобы оставаться с тобой. С тобой, какая ты есть.

– С какой такой?

– С земной.

– Ты с ума сошел. Или просто разучился быть мужчиной.

– Когда все время кого-то играешь, забываешь, что такое быть самим собой.

– А ты сыграй мужчину.

– Ладно, уговорила. Я сейчас пойду на них с голыми руками, потом ты, кляня себя, будешь стенать над моим телом...

Лиз-Мари не ответила, потому что Абдулла гортанным криком приказал всем построиться в шеренгу. Когда они встали, Фантомас прошелся с тыла шеренги, отодвигая с ушей пряди волос, и говоря или не говоря потом:

– Два шага вперед!

Тех, кто шагнул вперед – их было большинство, тут же расстреляли. Остальных увели в сторону перевала.

29. Не испытывая страха

Все это Жеглов видел из своего окна. Он не умер, пуля мало повредила мозг, только какую-то вену. Когда они ушли, он, истекая черной кровью, пополз, потом, найдя силы, встал на ноги, пошел к себе по черной лестнице. Передвигаясь, шаг за шагом, шептал:

Звезд этих в небе - как рыбы в прудах, -

Хватит на всех с лихвою.

Если б не насмерть, ходил бы тогда

Тоже героем.

Шепот этот помогал сердцу работать, и он, ничего не чувствуя, дошел до своего номера, кое-как открыл дверь. Вошел, встал у окна, стал смотреть, прикрыв обильно кровоточившую рану ладонью. После того, как одних расстреляли, а других увели, достал из шкафа коробку из-под электрической бритвы, нашел чистую карточку и долго писал. Закончив, положил карточку в коробку, а ту в шкаф. Постояв, весь напитанный кровью, посреди комнаты, вернулся в кабинет профессора, раз за разом повторяя:

Я привезу с собою массу впечатлений:

Попью коктейли, послушаю джаз-банд, -

Я привезу с собою кучу ихних денег -

И всю валюту сдам в советский банк.

В кабинете профессора он лег на место, куда упал убитый, и тут же умер, не испытывая страха.

Часть четвертая

Холмс

1. Последняя надежда

– Вы - крайняя наша надежда, - сказал господин N человеку, напряженно сидевшему в кресле напротив.
– И, обращая помыслы к Богу, я сделаю это сам.

Повременив, господин N звякнул колокольчиком. Вошли двое. Крепко взяли человека под руки. Подойдя к нему, господин N вынул из складок одежды кинжал, воскликнул: - Во имя твое, Боже, - и вонзил его в печень последней своей надежды.

2. В пустыне

Он лежал на кровати. Или сидел в кресле. Или стоял у окна, глядя в лес. На людей, появлявшихся в парке. Но это редко. Чаще он был в себе, как в скале. Иногда в комнату приходили. Что-то делали с ним или его обиталищем. Когда к нему приходили и что-то делали с ним или его обиталищем, он замирал. В кресле или постели. Становился камнем.