– Это интересно. Полагаю, мы попросим вас организовать у нас нечто подобное этому учреждению.

– С удовольствием сделаю это на досуге. Позвольте мне угадывать дальше?

– Конечно, mon ami, - отпила Жозефина шартрезу.

– Вы знаете, всю жизнь мечтал задать вопрос Жанне д'Арк, Вы позволите?
– обратил лицо Жеглов к сельского вида женщине, бывшей в мужском костюме-тройке.

– Как вам угодно, - прямо посмотрела та.

– Почему вы облачились в подброшенные вам мужские одежды? Насколько я помню, вас именно из-за этого сожгли?

– Если бы меня не сожгли, кем бы я сейчас была? Авантюристкой?
– ответила Жанна, не опустив глаз.

– Извините, - смутился Жеглов.

– Да ладно тебе. Много времени с тех пор прошло. Знаешь, сейчас мне очень хочется, чтобы меня... чтобы меня видели женщиной, но...

– Жанна, достаточно слов, - царственно прервала ее Жозефина.
– Продолжайте, полковник.

Глеб, смущенный допущенной оплошностью, машинально поинтересовался:

– А Мари Склодовской-Кюри среди вас нет?

– Ее профессор отправил на дезактивацию вместе со стулом, - усмехнулась мадам Помпадур, указав на пустое место справа от себя.
– Тысяча микрорентген в час – это не шутка.

– Понятно, - потянулся Жеглов за графином, в котором, судя по цвету, был коньяк. Выпив и закусив лимоном, посмотрел на Жозефину, как на старинную подружку.

– Продолжим, однако, знакомство. Эта милая дама, - указала та подбородком на противоположный конец стола, - никто иная, как Алиенора Аквитанская, зачинательница Столетней войны, супруга двух королей, французского – ЛюдовикаVII - и английского – Генриха II, и, по-вашему, по-русски, мать-героиня, родившая десятерых детей, в том числе Ричарда Львиное Сердце. Справа от нее сидит Маргарета Гертруда Зелле, более известная как Мата Хари, - известная танцовщица и шпионка, в отличие от высокомерно выглядевшей виновницы Столетней войны, помахала Жеглову пальчиками.
– Слева от нее восседает королева Анна Австрийская, мать Людовика XIV, ее вы хорошо знаете по романам легкомысленного Дюма.

Жеглов задержал взгляд на богине трех мушкетеров и д'Артаньяна, а также любовнице кардинала Мазарини, подумал: «Алиса Фрейндлих симпатичнее», - и налил себе еще коньяку. Выпив, обратился к Жозефине:

– Я впервые в таком обществе и законно млею от упоенности тщеславия, но душу мою гложет немой вопрос: по какому такому поводу вы, многоуважаемые дамы, все в Эльсиноре?

– Мы путешествуем. Эльсинор для нас дорожная гостиница.

– Если не секрет, куда путешествуете?

– Путешествуют всегда в будущее, если даже направляются в Гизу, столицу древних пирамид.

– Это понятно. И давно вы здесь квартируете?

– Лет семь или восемь.

– Семь или восемь?!
– удивился Жеглов.
– Семь или восемь лет вы не покидали этого корпуса?

– Да. Нам многое надо было вспомнить, понять, многому выучится, перед тем как почить навсегда.

– А! Понимаю, к вам захаживал Пелкастер...

– Да, он бывает у нас, как и отец Падлу, его оппонент. Вижу, вы не верите мистеру Пеку…

– Как ему не верить? Но сами понимаете, вы все из прошлых веков, а я из нынешнего столетия. Если бы я, как вы, императрица, попал сюда из девятнадцатого века, поверил бы на всю катушку. А так определенные сомнения, конечно, есть.

– Сомнение – это грех. Вы верьте, и все сложится неплохо.

– Неплохо? Вы не знаете, наверное, что муж ваш умер?

– Не умер, почил.

– Царствие ему небесное, - перекрестился Жеглов.

– Каждому бы так… - вздохнула герцогиня Лавальер Луиза Франсуаза де Лабом де Блан, - На гребне жизни, в великой радости…

– Каждому так не получится, - темно усмехнулась герцогиня де Помпадур.
– Каждому получится гильотина, расстрел, костер, змеиный укус…

– Прекратите, Ренет!
– прервала ее Жозефина категорично.
– Вы всегда все портите!

– Объясните мне великодушно, - погасил Жеглов конфликт, обратившись к императрице, - как вы, царственная особа, через пятьсот лет став одной из всех, став равной всем, сможете это равенство принять? Вот мне никак не понимается, как я буду такой же, как все. Я всю жизнь пытался не быть таким, как все...

– Этому мы и учились эти годы.

– А в частности чему?

– В частности мы учились, и все еще учимся, правильно осознавать свое значение. Человек из будущего, наш грядущий товарищ, пообщавшись с нами, царственными персонами, должен понять, что мы точно такие же, как он. И он точно такой, то есть может быть королем и королевой, если захочет. Еще мы уяснили, что в будущем станем другими, потому что в нем мы займем свое место, каждый займет свое уникальное место, на которое никто не будет претендовать, потому что у каждого в Кристалле будущего будет свое место, своя ячейка. И, оставь он эту ячейку ради другой, на вид более комфортной, Кристалл перестанет быть Кристаллом... Знаете, - добавила, помолчав, - в жизни все неприятности и преступления случаются в попытках занять лучшее место, не свое,или сохранить незаслуженное. А там, в будущем, это невозможно...

Глеб налил себе рюмку, выпил. В прошлой жизни все его неприятности проистекали из того, что он не знал своего места. А место свое знать надо.

– Все это хорошо, - сказал, испытав удовольствие от выпитого.
– Но как быть с психами и прочими больными от детства людьми? Они же не люди, они – неопределенность Гейзенберга. У них нет места по определению. Они не здесь, и не там, и потому находят то, что никогда не найдет человек с определенными координатами и импульсом. Как вы поместите их в свой кристалл, если основная их характеристика – это непомещаемость? Непомещаемость на определенную полку, или ячейку, как вы говорите?