Голубые небеса были почти скрыты пушистыми белыми облаками. Синие холмы становились серыми, когда подгоняемые ветерком облака проплывали над ними, отбрасывая тень.

Они поднялись выше, тропинка пролегала близко к краю утеса. Дуглас предусмотрительно шел между Сарой и обрывом.

На поляне он остановился и с удовольствием услышал, как Сара задохнулась от восторга и изумления.

Внизу мерцала река Тей, серебристой змеей извиваясь среди изумрудной зелени. На север уходили горы Кейрнгорм. На запад тянулись холмы Лох-Ирн. Воздух казался здесь более мягким, размытым, все виделось как сквозь прекрасную вуаль.

Он был дома, и его сердце, казалось, с каждой милей расцветало.

— Что это? — Высвободив руку, Сара указала влево.

— Туллохс-Фолли, павильон «Каприз» в виде искусственных руин, — сказал Дуглас. — Башня на нем была построена в прошлом столетии одним из твоих предков.

— Значит, мы недалеко от Килмарина?

— Несколько часов пути, не больше, — ответил Дуглас.

— Тут кто-нибудь живет?

Он покачал головой.

— Тогда зачем это построено?

— Полагаю, это преклонение перед замками на Рейне в Германии. — Он указал вниз на реку Тей: — У нас есть собственная версия Рейна, но никаких замков.

Сара указала направо, на руины какой-то постройки на другом холме, ниже того, на котором они стояли.

— А это что?

— Это замок Белой дамы. — Зародившаяся в глубинах его души улыбка рвалась наружу. — Я слышал об этом мальчишкой. Не помню, кому он принадлежал, а может, и не знал никогда. Но по слухам, здесь бродит девушка, которая влюбилась в слугу, и ее заперли в спальне на третьем этаже. Она выбросилась из окна.

— О Господи!

Дуглас снова взял ее за руку.

— Не надо расстраиваться из-за такой старой истории, Сара. Кто знает, правдива ли она?

Они отошли от обрыва, и только тогда она заметила одеяло и корзину.

Дуглас выпустил ее руку, и Сара устроилась на одеяле.

— Как ты это делаешь? — спросил он.

Она вопросительно подняла глаза.

— С твоими юбками. Ты похожа на цветок и села так изящно, будто сделала реверанс.

Сару удивил этот комплимент.

— Меня этому учили, — сказала она.

— Ты часто бывала на пикниках?

— Мы с мамой предпочитали полдничать под дубом в южной части Чейвенсуорта. Там чудесное место. Можно посидеть, почитать или поговорить.

— Я удивлен, что ты позволяла себе отложить свои обязанности. — Он уселся напротив.

— Меня начали учить, когда мне было шесть лет. Именно тогда мне ясно дали понять, что я дочь герцога Херриджа и, следовательно, отличаюсь от других людей.

Дуглас промолчал.

— Меня поощряли всегда вести себя прилично и помнить, что люди смотрят на меня, единственного ребенка герцога Херриджа. Я не должна позорить его, ставить его в неловкое положение, поступать неуместно.

— Другими словами, ты должна была стать образцом добродетели.

— Возможно, — слабо улыбнулась Сара. — Если у меня возникали вопросы, как поступить, мать была мне опорой. Она была для меня источником информации по большинству вопросов. В Лондоне я могла проконсультироваться с тетей.

— Мать не сопровождала тебя в Лондон?

— Нет, — покачала головой она. — Отец не позволял.

С каждым разговором Дуглас понимал Сару немного лучше, и теперь ему стало ясно, какую замкнутую жизнь она вела.

— Не сомневаюсь, ты была безупречной герцогской дочерью, — сказал он.

— Моя жизнь была ограничена моим поведением. — Замявшись, она продолжила: — Ожиданием моего поведения. — Сара смотрела прямо на него, бесстрашный взгляд ее серых глаз напомнил ему об их первой встрече в кабинете герцога Херриджа. — Но я не знаю, чего от меня ждешь ты, Дуглас.

Она развернула сыр и начала тоненько его резать. Дуглас не привык, чтобы его обслуживали, но забота жены опьяняла его.

— Ты не могла сказать мне ничего более приятного, — заметил он.

Теперь она смутилась.

— Я хочу, Сара, чтобы ты поступала по своему желанию: не так, как ты считаешь приличным, и не так, как, по твоему мнению, от тебя ждут, но сообразно своим чувствам.

Он потянулся и взял ее затянутую в перчатку руку в свои ладони. Сара всегда пряталась за покровами, всегда защищалась от пристального взгляда других.

Он хотел видеть ее нагой при свете дня, и хотя теперь не время и не место, он позволил себе поразмышлять об этом.

— У меня не было возможности сказать тебе, как роскошно ты выглядела тогда в нашей спальне. У тебя великолепные ноги, совершенные бедра и талия. И позвольте сказать, леди Сара, у вас великолепные ягодицы.