Погаснет жизнь, но я останусь: Собрание сочинений
вернуться

Глинка Глеб Александрович
Шрифт:

СОЧИНИТЕЛЬ

Чтоб не жить как на вокзале, Чтобы люди не мешали, Как на гору Чатырдаг, Он взбирался на чердак. Там писал стихи и прозу, От которых вяли розы. Но поэту не до роз: Он давно их перерос. Задыхались в норах мыши, Дохли голуби на крыше. В трубах, мрачен и уныл, Бесприютный ветер выл. Всё ж не в нудной позевоте, Но в экстазе и в работе Сам себя сжигал чудак… А потом сгорел чердак С голубями и мышами, С прозой, драмами, стихами; И от творчества сего Не осталось ничего.

НЕУВЯЗКА

Мы можем слышать то и дело В любой стране, в любом краю, Что жизнь собачья надоела. (Должно быть, нет собак в раю.) Грыземся из-за каждой кости, Собачьей ярости полны. А ночью от тоски и злости Терзают нас собачьи сны. Разодран мир собачьей сворой, Нам от собак невпроворот. Добычу рвут, как вор у вора… Устроить бы переворот! Собачью жизнь, собачьи нравы Давно пора пересмотреть. По человеческому праву: Собакам всем — собачья смерть. Собак к расстрелу!.. Всё иначе: Мир соблазнительно хорош, И только верности собачьей Теперь нигде в нем не найдешь.

НАШИ ДОСТИЖЕНИЯ

Уж на что хитра лисица, Человек еще хитрей, Но ему несладко спится После всех его затей. Надоели побрякушки: Пушек гром, кимвалов медь. Нуклеарные игрушки Захотелось нам иметь. Крокодилам, попугаям Не понять нас. Бровь дугой. Мы ведь только попугаем Для острастки раз-другой… Но теперь у всех, как бремя, Та же сила, тот же страх. И ползет зловеще время На бессмысленных часах. Ни любовное свиданье, Ни работа, ни коньяк В этом жутком ожиданьи Не помогут нам никак. И для всех, по меньшей мере, Жить бы легче в стороне. Может, лучше на Венере Или, скажем, на Луне. Кружится, как в легком вальсе, Сонм бесчисленных планет. Есть ли всё же жизнь на Марсе? Очевидно, тоже нет…

САМОЕД

Поэт не понарошке, Хоть без высоких прав, Он шел своей дорожкой, Имел особый нрав. Но пересохла глотка. Откуда что взялось?.. Стихи горьки, как водка, А вот попробуй — брось. Как в зеркало въедаясь, Кусал себя навзрыд… Душа совсем седая, И все-таки болит. Без воплей, не по-волчьи, К луне не пяля пасть, Сжав крепко зубы, молча Решился он пропасть. Захлопнулась калитка. Осмелился, посмел. Как шоколада плитку, Сломал себя и съел.

У САМОВАРА

Надежд сомнителен приют. «Надежды юношей питают, Отраду старцам подают», Но все же постепенно тают. И, наконец, на склоне дней Вдруг понимает человече Тщету надежд, тщету идей… «Иных уж нет, а те далече», В очках и при карандаше, Пред выкипевшим самоваром, Он размышляет о душе, О временах, прошедших даром: Подобно самовару дух, Быть может, так же выкипает?.. Ну что же, не ругайтесь вслух, Ведь в жизни всякое бывает.

К РАСЧЕТУ

Опустел наш российский Парнас: Нет Одарченки, нет Иванова И Ахматовой нету у нас. Хоть бы Сирина встретить живого. Что ж, пожили, пора, не беда. Вот пройдет лет пяток или годик – И меня увезет навсегда «Пароход, пароход, пароходик». Потухают талантов огни, Удивляешься, вылупив зенки: Остаются на свете одни Евтушенские и Вознесенки.

СОБА

Соба одна, соба без «ка». Какая же она? Поверхностна иль глубока И в чем отражена? Кой-кто умеет с нею пить, Топя тоску в вине. Тут он не прочь поговорить С собой наедине. Себя без толку не тревожь, Доволен будь собой, А если не доволен, что ж, Соба дана судьбой. Ведь торговать собой – позор, Собой гордятся все. Соба не вымысел, не вздор Во всей ее красе. Лишь с удивлением большим И как бы с похвалой Мы почему-то говорим: Покончил он с собой.

ДОХОДЯГА

Эмфизема души У меня от стихов. Хоть пиши, не пиши — Всё ж не будешь здоров. Я лечиться готов Социальной стряпней, Низверженьем основ И Вьетнамской войной. Но вредны облака, И нельзя ехать в глушь. Невозможна пока Ампутация душ. Страшен ночи покров. Плачет Муза в углу. Мир без звуков и снов Безнадежен и глух. Вдохновенья порыв Отгоняю я прочь. Мне лишь атомный взрыв Мог бы как-то помочь.