Я кусал губы, чтобы не заснуть. Чувствовал, как немеют колени, но не смел оторвать глаз от наставника, хотя и ничего не слышал, что он там бормочет под нос.

«Когда же кончатся эти муки!» — в раздражении думал я и вздохнул с облегчением вместе со всеми, лишь когда услы­шал слово «аминь».

Я уже хотел было повалиться на бок, но наставник про­должал:

— За салезианскую конгрегацию и за всех замученных миссионеров прочтем по-латыни трижды молитву во здравие девы Марии и трижды заупокойную молитву.

«Кончатся ли когда эти молитвы?
– я весь дрожал от зло­сти. — Можно с ума сойти».

И опять я включился в общий нестройный хор.

Я и не заметил, как голова склонилась на грудь, и, толь­ко получив пощечину, раскрыл глаза и увидел рядом с собою черную рясу. Сильные пальцы Бирбиласа схватили меня за ухо. От боли я закричал:

— Sanctificetur nomen tuum [7] .

— Что за молитву ты читаешь?
– разозлился наставник.
– У, бессовестный!

Только тогда я понял, что стал читать не ту молитву. Не­ужто опять будет минус? Кроме того, из гимназии могут ис­ключить... Наконец молитвы закончились. Я забрался под тонкое одеяло, укрылся с головою и уснул.

Внезапно кто-то резко сдернул одеяло с головы. Неужели пора вставать к утренним молитвам? Ничего не соображая, я огляделся... Мальчики легонько посапывали, вокруг царила тишина, только горел ночник.

— Положи руки поверх одеяла, — услышал я голос на­ставника. — Если держать руки под одеялом, можно потерять целомудрие. Монах, будущий миссионер, не может позволить себе никаких наслаждений, даже прижимать свои руки к грешному телу. Ибо так нарушается обет не­винности.

— Я не стану прижимать руки к телу, — не выдержав, воз­разил я.

— Руки и через рубашку будут ощущать теплоту тела, и ты можешь увидеть греховный сон, совершить недопустимый грех. Из-за него тебе придется раскаиваться.

— Я не смогу уснуть, — простонал я.

— Ничего, привыкнешь, как и другие, — продолжал на­ставник. — Прошу не возражать. Если еще раз увижу, что ты держишь руки под одеялом, будешь убирать туалет.

Вынув руки из-под одеяла, я поднял голову и посмотрел в окно. Было темно. Ребята ворочались, бормоча что-то во сне. Я понял, что теперь началась настоящая монашеская жизнь: душу и тело опутали оковы.

Вскоре начался учебный год. В честь этого события церковь украсили. Сплели длинные цветочные гир­лянды, и пономарь развесил их в храме. На алтарях среди свечей появилось множество цветов. Цер­ковь словно посветлела и была наполнена нежным ароматом. Церковный двор посыпали красной мраморной крошкой, дорожки сверкали, словно их покрасили.

Нас переодели в новую гимназическую форму, такую же, как и у наших чешских друзей. Вид у всех был торжествен­ный. Стройными рядами вошли мы в храм и были очень удив­лены, когда рядом с нами оказались девочки. Они были в бе­лых блузочках и черных юбках, на головах — черные береты. Я не знал, что при нашем монастыре имеется женский новициат, который основала в помощь миссионерам Мария Мазарели. И еще более поразился, услышав, что некоторые из девочек перешептываются по-литовски. Как они сюда попали?! Точно так же, как и мы? Как было бы сейчас инте­ресно перемолвиться с ними хотя бы одним словечком. Но мы стояли по разные стороны серой ковровой дорожки, по­ложенной вдоль храма.

Вскоре загудел большой церковный колокол. Его звуки долго отражались эхом от самых дальних вершин Альп. В церкви зажглись огромные светильники, стали явственнее фигуры святых, украшавшие алтари, амвон и исповедальни. На сводах празднично сверкали фрески, изображавшие жития святых. Стало торжественно и празднично. На сердце было легко, я радовался, что наконец стал гимназистом, новициатом монастыря, готовящимся вступить на путь миссионера в дальних странах.

Зазвенел колокольчик. В сопровождении служек вышел священник, облаченный в золоченую ризу, в руке он держал курящееся кадило. Помахивая им, а затем кропилом, он бла­гословил находящихся в храме, изгоняя нечистую силу, дабы она не мешала верующим молиться и общаться с богом. Затем, переодевшись в светлый орнат, он подошел к алтарю, чтобы отслужить обедню. Это был директор гимназии дон Сальватик.

Раздались звуки органа, хор затянул гимн во славу гос­подню. Все стали на колени и начали молиться.

Я глянул на рядом стоящего Ромаса. Он с восторгом смотрел на сияющий алтарь, молитвенно сложив руки.

Когда хор пропел псалом „Всесильный боже, очисти мое сердце и уста", священник взошел на амвон и стал читать проповедь:

— Ровно восемьдесят лет назад в пригороде Турина, на лугу, неподалеку от костела святого Мартина, святой Боско стал обучать детей катехизису. Когда хозяин их прогнал, Боско снял полуразрушенный склад, в котором устроил ча­совню. В ней он создал первую в мире воскресную ораторию [8] , которую и назвал именем святого Франциска Салезианского. Франциск жил в шестнадцатом веке. Он происходил из ари­стократического рода. Впоследствии он стал епископом в Же­неве, доктором теологических наук. В 1665 году папа Алек­сандр VII причислил Франциска к лику святых, а в 1923 году Пий XI в своей энциклике «Rerum omnium» нарек его покро­вителем католических журналистов при святом престоле. Франциск особо опекал детей французских бедняков. Его примеру последовал и священник Боско, оратории которого вскоре распространились не только в Италии, но и по всей Европе. Оратории стали со временем начальными школами, гимназиями, монастырями, институтами, академиями. Папа Лев VIII благословил апостольскую деятельность Боско, а Пий XII нарек благословенным создателя нашей конгрегации. Мне выпала большая честь совершить открытие этого учеб­ного года. Дабы был он успешным, мы никогда не забудем наставления святого Боско. Он говорил: «Da mihi animas, caetera tolle» [9] . Он указывал также, что молитва и труд — это самый прямой путь на небо; что безбожная книга — это ад­ская книга. Лучше пусть она будет сожжена в пламени этого мира, чем ваши сердца в геенне огненной. Аминь.

По окончании службы для новициев и монахов в трапез­ной состоялся торжественный обед. За столом, украшенным цветами, царила тишина. Один из миссионеров, литовец, вер­нувшийся из джунглей Эквадора, рассказывал о различных печальных и трагических происшествиях. Потом мы спели несколько литовских песен.

После обеда Бирбилас повел нас в традиционный поход в Альпы. Это была наша первая прогулка в манящие, восхи­тительные, редчайшей красоты горы.

Сперва мы шли тропинкой, вьющейся среди виноградни­ков. Мы поднимались все выше и выше. И вот начались аль­пийские луга. Здесь мы увидели девочек-новициаток. Они собирали цветы, плели из них венки, составляли букеты. Наставник весело приветствовал их и остановился. Нам он велел полюбоваться природой, а сам стал беседовать с воспи­тательницей девочек. Мы с Ромасом подошли к девочкам и стали их расспрашивать о девочках-литовках. Нам их показа­ли, однако мы постеснялись заговорить с ними, а они тоже молчали.