Его ровное дыхание постепенно убаюкивало меня.

Вдруг мои глаза снова широко распахнулись.

Я никогда не делала этого раньше. Я не могу остаться здесь и уснуть. Я не могу проснуться утром и увидеть его. Потихоньку я выскользнула из постели.

Он что-то прошептал во сне и перевернулся на спину, слабый свет зари пробивался сквозь неплотно задернутые шторы, отбрасывая на его щеки длинные тени от золотисто-коричневых ресниц.

Как я могла подумать, что лицо у него просто приятное? Его черты прекрасны. Сильные, четкие и прекрасные.

Играй по правилам. Лекс, напомнила я себе. Целовать и забывать.

Может, я просто еще одна зарубка на столбике его кровати, которых, учитывая его мастерство, должно быть множество?

Боже, стоило мне подумать о предыдущей ночи, как все внутри сжалось в приступе желания.

Я осторожно наклонилась и легонько пробежала пальцами по его коже, потом отдернула руку, как будто сделала что-то плохое.

Боже, я чувствую себя так неловко.

Я хочу просто одеться и исчезнуть.

Я хочу оставить ему номер своего телефона.

Нет, я хочу послать к черту работу и навсегда остаться в этом теплом раю с моим новым богом любви.

Он шевельнулся, губы слегка приоткрылись во сне.

Я страстно желала еще раз поцеловать его, почувствовать нежность его губ…

Нет, я не могу разбудить его. Как я посмотрю ему в глаза после… после… Мои чувства пришли в смятение. Очень странное ощущение: разум велит уходить, а тело умоляет остаться, повторить, послать к черту все последствия, плюнуть на то, что придется встретиться лицом к лицу с незнакомцем, который знает о тебе больше многих… Пора идти. В конце концов, я знаю, где его искать.

Повторяя «целовать и забывать, целовать и забывать», как мантру, я натянула полупросохшее платье, метнулась в свою комнату и упаковала вещи со скоростью света.

Скатившись по ступенькам, я растолкала ночного портье, оплатила счет и побежала к автомобильной парковке.

Был тот час, когда ночь только начинает превращаться в день, когда на мгновение луна становится ярче, затмевая своим блеском еще бледное солнце.

Я спала всего два часа, так почему же мне кажется, что я лечу в двух дюймах над землей?

Видимо, я наконец открыла для себя радость секса.

Моя следующая остановка — чертов летний лагерь. И хотя мне пришлось полдня ехать в это Богом забытое место, всю дорогу я пела.

Я с трудом втащила чемодан, сумку, ноутбук и свое тело по лестнице и, усталая, но довольная, тяжело опустилась на верхнюю ступеньку.

— При-иве-ет… — Эмма выскочила из кухни, размахивая толкушкой для пюре, и заключила меня в объятия, со свойственным ей энтузиазмом размазывая картошку по моим волосам.

— Боже, мне кажется, мы не виделись вечность! — Ее мощные объятия выжимали из меня последние капли жизненных сил. — Ты знаешь, мне на самом деле тебя не хватало!

Я не знала, радоваться, что она скучала, или обижаться, что это ее так удивило.

Наконец она отпустила меня и задумчиво слизала пюре с пальцев.

— Видимо, я привыкла к твоей несчастной роже…

Буду обижаться. Я попыталась принять оскорбленный вид, но у меня не очень получилось. Глупая ухмылка упорно отказывалась слезать с моего лица. Она не покидала его восемь дней, ее не смогли стереть ни лагерные праздники, ни обязательный час гольфа, ни гавайская вечеринка с юбками из болотной осоки и кокосово-ромовыми коктейлями «пинаколада» без рома, ни ранние призывы к подъему, несущиеся из громкоговорителей, ни местный массовик-затейник, голубой, как бутылка кюрасо, и веселый, как первые дни месячных.

Да, еще обеденные песни. Сомнительное вознаграждение в виде пирога из порошкового пюре и твердого, как камень, горошка на гарнир, можно было заработать, лишь пропев пару куплетов из популярного шлягера «Чудно у моря летней порою». И при всем этом я выглядела как Джим Керри в его лучшей роли.

Эмма с любопытством уставилась на меня.

— Ага, я вижу еще кое-что, давно забытое. — Она изучала мою улыбку, как эксперт на антикварном автомобильном салоне. — Улыбка Алекс Грей, редчайший экспонат, последний раз выставлялась в 1992 году, единственный экземпляр, оценке не поддается.

Эмма оценивающе разглядывала меня, склонив голову набок, потом крадучись обошла вокруг, словно огромная кошка, приготовившаяся к прыжку.

— Ты сделала это, — уверенно заявила она тоном обличителя нравственности.

Неужели так заметно? Меня посещала мысль завести футболку с такой надписью, но видимо, все было и без того ясно.

— Ну и кого ты окрутила?

Я продолжала улыбаться. При взгляде на меня Мона Лиза съела бы свою шляпу от зависти.

— Ну и как? Как? Как это было? Тебе понравилось? Кто он? — тараторила она, не давая мне возможности ответить, да и не похоже, что ответ ее интересовал, скорее, она хотела посмотреть, можно ли согнать ухмылку с моего лица.