– Молодая? Красивая?

– Нет, не очень. Лет тридцать. Худенькая. Одевается скромно.

– Ну что же в этом плохого? – Мне хотелось ее поддержать. – Разве лучше, если бы отец женился на какой-нибудь раскрашенной лахудре? Она тебе в целом понравилась?

– Да, – кивнула Галя. – Просто… Ну я никогда не могла бы подумать, что папе понравится такая женщина. Она очень умная, – улыбнулась Галина, – знает много.

– Вы с ней пообщались?

Галка рассмеялась:

– Так смешно! Мы с ней одинаковые книжки читаем. Честертона. Он тебе нравится?

Я честно покачала головой:

– Не очень его понимаю. Он такой философичный.

– Да, это автор не для всех. – Галя сверкнула глазами, было видно, что она осознает свое интеллектуальное превосходство. – Где лучше всего спрятать лист? – пропела она.

– И где?

– В лесу, конечно. – Она засмеялась. – А вот папина невеста ответ знала.

– Андрей тебя с ней специально познакомил?

– Нет, случайно получилось. Просто пересеклись на одной выставке.

Наверное, это Варины рассуждения о «козлах отпущения» так подействовали на меня, что я все-таки отправилась к Татьяне Романовне. Поговорить о Наде. Адрес ее я примерно помнила со школы. Вятичи – не Москва, там все близко.

Дом был похож на мой: такая же «хрущевка». Грязная лестница, из подвала тянет затхлой сыростью и мышами, из мусоропровода – гнильем. Я позвонила в дверь, прижимая к лицу носовой платок. Дверь открылась.

Старая учительница молча посмотрела на меня и, не говоря ни слова, отступила в сторону, давая проход. Воздух в квартире оказался не менее тяжелым, чем на лестнице. Придется потерпеть.

Она провела меня в комнату: вытоптанный ковер, множество безделушек на полках, и под каждой кружевная салфеточка. На стене фотография Юры.

– Зачем пришла? – равнодушно поинтересовалась она.

– Татьяна Романовна! – Речь я заготовила заранее. – Вы обвинили в убийстве Надю, даже в двух убийствах. Я пришла к вам как ее подруга. Объясните, почему вы так в этом уверены?

– Уверена… – тихо прошелестела она.

– Давно, еще в школе, вы спросили меня про тряпку в руках у Нади. Я и не поняла, к чему вы клоните. Но она на самом деле доску вытирала. Надя ведь была дежурная. Юра к ней приставал, он бил ее…

– Не смей про Юру! – почти выкрикнула старуха.

Я осеклась: не стоит ее сердить.

– Пусть будет так, как вы выразились: дергал за косички, – поправилась я. – Это не важно. Все могло быть именно так, как сказала Надя: он к ней пристал, когда она вытирала доску, она его оттолкнула, а потом он залез на подоконник.

– Нет, – упрямо повторила Романовна. – Она его столкнула.

– Это вам Карина сказала?

– Я с Кариночкой говорила. – Старуха подняла на меня воспаленные глаза. – Я ее попросила не дать мне умереть в неведении. Но тогда она мне ничего не сказала, а потом…

А потом Карина поругалась с Надей, вспомнила я.

– Она вам солгала! – Я старалась говорить как можно убедительнее. – Карина поссорилась с Надей, вот и решила сделать ей пакость. Она вам наврала!

– Уйди вон! – вдруг выкрикнула учительница. – Вон!

Она резко вскочила, пошатнулась. Лицо ее стало быстро приобретать землистый оттенок.

– Вам плохо? – растерялась я.

– Уйди вон, – глухо повторила Романовна и опустилась на стул, прижав руку к сердцу.

– Сейчас, сейчас, только накапаю вам валокордин и уйду. – Я стала оглядываться. – Где аптечка?

Она не ответила, рука ее бессильно упала. Накапав в рюмочку валокордин, я поднесла лекарство к ее губам, заставила выпить. Кинулась к окну: весь подоконник занимали цветочные горшки с полузасохшими цветами. Кое-как переставив их на пол, неаккуратно – кучка земли рассыпалась – я повернула ручки и рванула раму на себя. Она не поддалась: все стыки были залеплены несколькими слоями бумажной ленты. Здесь окна не только не мыли, но и вообще не открывали с зимы. Я дернула посильнее, раздался треск, и ручка осталась у меня в руке. Полсекунды я растерянно смотрела на железную закорючку, потом снова взялась за окно: мое усилие возымело успех, рама все же чуть приоткрылась, теперь я уже могла ухватиться за ее край. Еще несколько усилий – и свежий воздух хлынул в комнату.

Я обернулась: учительница сидела все в той же позе, закрыв глаза, и не шевелилась.

– Татьяна Романовна! – негромко сказала я.

Она не ответила. Приехавшая «скорая» констатировала смерть от сердечного приступа.

– Это я виновата! – вырвалось у меня. – Я ее разволновала, она не выдержала и умерла.

– Не говорите глупостей! – резко оборвал меня врач. – Вы ей помочь пытались. А она наша постоянная пациентка, от госпитализации отказалась. Тут в таком состоянии сердце, что она давно уже не жилец была.