Гавальда Анна
Шрифт:
Скинул подушки, зажег лампу, положил портфель на журнальный столик, достал очки, вынул папки, просмотрел картинки, даже не глядя на текст, начал заново, обмяк, откинулся назад и лежа на спине слушал звуки улицы. Сел, попробовал еще раз, протирая глаза, уронил очки, захлопнул папку и накрыл ее руками.
Видел только ее лицо.
И никакой усталости как назло.
Почистил зубы, осторожно толкнул дверь в спальню, в полутьме увидел спину Лоранс, положил одежду на отведенное ему кресло, затаил дыхание и приподнял свою половину одеяла.
Помнил о своем последнем «выступлении». Почувствовал запах ее духов, ее тепло. Сердце ёкнуло. Хотелось любви.
Прижался к Лоранс, вытянул руку и просунул ее между ее ног. Как всегда был сражен нежностью ее кожи, поднял ее руку и лизнул в подмышку, надеясь, что она повернется и отдастся ему. Покрыл поцелуями изгиб ее бедра, придерживая за локоть, чтобы не шевелилась…
– Чем это пахнет? – спросила она.
Он не понял вопроса, углубился под одеяло и…
– Шарль, что это за запах? – переспросила она, скидывая одеяло.
Вздохнул. Отодвинулся от нее. Ответил, что не знает.
– Это твой пиджак, да? От него воняет костром…
– Вполне возможно…
– Сними его с кресла, будь добр. Это меня отвлекает. Встал с кровати. Собрал одежду.
Кинул ее в ванную.
Если я не вернусь туда сейчас, то уже не вернусь никогда.
Вернулся и лег, повернувшись к ней спиной.
– Так что же? – говорили ее ногти, рисуя широкие восьмерки у него на плече.
Да ничего. Проблем с эрекцией у него нет, это он ей уже доказал. С остальным, пусть катится к черту.
Большие восьмерки постепенно превратились в маленькие нули и наконец исчезли вовсе.
И все равно она снова заснула первой.
Все просто.
Она же таскалась в «Риц» с этими истеричками кореянками.
А Шарль считал баранов.
А также коров, куриц, кошек, собак. И детей.
И ее beauty marks.[255]
И километры…
Встал на рассвете, сунул записку под дверь Матильды. «В одиннадцать внизу. Не забудь удостоверение личности». И три крестика вместо подписи – потому что так обозначают поцелуи в той стране, куда она улетала.
Толкнул дверь подъезда.
Вздохнул полной грудью.
4
– У нас еще почти час, ты хочешь перекусить?
– …
Его Матильда сегодня была какая-то странная,
– Эй, ты чего, – спросил он, хватая ее за шкирку, – волнуешься, нервничаешь?
– Немножко… – вздохнула она, прижавшись к его груди, – я даже не знаю, куда еду…
– Но ты же показывала мне фотографии, они выглядят очень даже kind,[256] эти Мак как их там…
– Целый месяц, это так долго…
– Да ладно тебе… Не заметишь, как пролетит… И потом, Шотландия такая красивая страна… Тебе понравится… Ну, пойдем пообедаем…
– Я не хочу есть.
– Тогда выпьем что-нибудь. Пошли…
Пробрались между чемоданами и тележками и нашли столик в самой глубине какой-то замызганной забегаловки. Только в Париже такие грязные аэропорты, подумал он. И почему так, что тому виной? Тридцатипятичасовая рабочая неделя, famous frenchy[257] пофигизм или уверенность в том, что до самого прекрасного города в мире – рукой подать и ворчливых таксистов хоть отбавляй? Ответить не мог, но все это удручало.
Она покусывала кончик трубочки, беспокойно оглядывалась, то и дело проверяла часы в мобильном и даже не нацепила наушники.
– Не волнуйся, малышка, я еще ни разу в жизни не опаздывал на самолет…
– Правда? Ты полетишь со мной? – притворилась она непонятливой.
– Нет, – покачал он головой. – Нет. Но я буду каждый вечер писать тебе SMS…
– Promise?
– I promise.[258]
– Только не по-английски, ладно?
Как же ей было сложно держаться независимо…
Шарлю тоже.
Впервые она уезжала так далеко и так надолго.
Перспектива ее каникул страшно его угнетала. Целый месяц вдвоем в квартире, один на один, без Матильды… Боже мой…
Взял у нее рюкзак и проводил до рамки металлоискателя. Шла она очень медленно, думал: разглядывает витрины. Предложил купить ей газет. Она отказалась.
– Может, жвачек?
– Шарль… – она остановилась.
Знакомая сцена. Он часто провожал ее в лагерь и знал, как эта самоуверенная девчонка теряет всякую уверенность в себе по мере приближения к пункту сбора.