Шрифт:
Пожалуй, одно из самых примечательных описаний русской бани мы найдем в знаменитом романе П. И. Мельникова-Печерского «В лесах», этой славной, как сказал А. М. Горький, русской поэме о Заволжье.
Главный герой романа Патап Максимович Чапурин — широкая русская натура, любимый образ самого писателя.
«Хоть дело было и не в субботу, но как же приехавших… гостей в баньке не попарить? Не по-русски будет. Да и сам Патап Максимыч такой охотник был париться, что ему хоть каждый день баню топи».
Читатель знакомится с описанием бани, которая стола на берегу речушки для безопасности от пожару и чтобы летом, выпарившись, близко было окунуться в холодную воду.
«Любит русский человек, выпарившись, зимой на снегу поваляться, летом в студеной воде искупаться».
Баня была высокая, просторная. Липовые полки, лавки и самый пол по нескольку раз строгались скобелем. В предбаннике на лавках были положены кошмы, покрытые белыми простынями. Пол устлан войлоком, а на нем раскидано пахучее сено, тоже покрытое простынями. На лавках лежали веники, стояли медные луженые тазы с щелоком и взбитым мылом, а рядом большие туесы с подогретым на мяте квасом для окачивания перед тем, как лезть на полок.
«Чуть не с полночи жарили баню, варили щелоки, кипятили квас с мятой для распаривания веников и поддаванья на каменку».
Далее идет подробное описание, как дюжие ребятушки парили Патап Максимовича двумя парами веников, а он таял в восторге да покрикивал: «Поддавай, поддавай еще!.. Прибавь парку, миленькие!.. У, жарко!.. Поддавай!..»
И дюжие парни, не жалея Патапа Максимовича, изо всей силы хлестали его жаркими, как огонь, вениками. Затем Патап Максимович прыгнул с полка, вылетел из бани и бросился в сугроб. «Снег обжег раскаленное тело, и с громким гоготанием начал Чапурин валяться по сугробу. Минуты через две вбежал назад и прямо на полок:
— Хлыщи жарче, ребятушки!.. Поддавай, поддавай, миленькие!.. — кричал он во всю мочь.
…Три раза валялся в сугробе Патап Максимыч. Дюжину веников охлыстали о него… Целый жбан холодного квасу выпил он, запивая банный жар. Насилу-то отпарился.
И когда лег в предбаннике на разостланные кошмы, совсем умилился душой…»
Москва без бань — не Москва
В. А. Гиляровский, знаменитый «дядя Гиляй», в книге «Москва и москвичи» писал: «Москва без бань — не Москва!». В роскошных Сандуновских банях, отмечает Гиляровский, перебывала и грибоедовская, и пушкинская Москва, та, которая собиралась в салоне Зинаиды Волконской и Английском клубе. Ведя рассказ о банях, писатель приводит слова старого актера Ивана Алексеевича Григоровского: «И Пушкина видел… любил жарко париться!»
Нынче знаменитым Сандуновским баням, куда с большим удовольствием ходят не только москвичи, но и гости столицы, в том числе из зарубежных стран, уже более 167 лет! Еще до сооружения этих фешенебельных бань поблизости, в Кузнецком ряду (так тогда назывался нынешний Кузнецкий мост) у реки Неглинной, издавна были бани. Бревенчатые, славящиеся отменным паром. Воду для мытья доставляли при помощи «журавля» прямо из реки. Разбушевавшийся в 1737 году московский пожар оставил от этих бань, как и от многих других строений, только обгоревшие трубы. И вот на пепле сгоревших бань известные актеры Петровского театра супруги Сандуновы, получив наследство, построили в 1806 году каменные бани. С большим художественным вкусом, комфортом. Не менее популярные сейчас, особенно среди спортсменов, Центральные бани были построены значительно позже — в 1891 году.
Но вернемся к книге «дяди Гиляя». Он вспоминает известного поэта 60-х годов прошлого века П. В. Шумахера, большого любителя русской бани, посвятившего ей такие строки:
В бане веник больше всех бояр, Положи его, сухмяного в запар, Чтобы он был душистый и взбучистый, Лопашистый и драчистый… И залез я на высокий на полок, В мягкий, вольный, во малиновый парок, Начал веничком я париться, Шелковистым, хвостистым жариться…«Баня, баня, мать родная»
А как не вспомнить рассказы о русской бане Федор Ивановича Шаляпина!
— Это у меня с детства! — так говорил великий артист о своей любви к русской бане.
«Любил я с отцом, — вспоминает Шаляпин, — ходить в баню… Там мылись и парились мы часами; до устали, до изнеможения. А потом, когда ушел я из дому, помню: в какой бы город я ни приезжал, первым долгом, если хоть один пятак был у меня в кармане, шел я в баню и там без конца мылся, намыливался, обливался, парился, шпарился — и опять все сначала».
В одной из художественных биографий Ф. И. Шаляпина подробно рассказывается о его приверженности к банному жару. Живо представляешь, как Шаляпин входит в банный зал, зажав в руках большую мочалку и огромный березовый веник. Постоянный банщик Шаляпина, сухой старый Дормидонт, бежит навстречу с двумя большими шайками: «Пожалуйста, Федор Иванович!» И сразу же, поднявшись на цыпочки обдает его раз за разом одной и другой шайками воды и, спросив: «Не горячо?» — хватает с пола друг за дружкой еще добрый десяток заранее заготовленных шаек. «Хорошо!.. — наслаждается Шаляпин. — Превосходно!.. Дуй, Дормидонт, дальше!..»