В левой прессе, — в «Днях» преимущественно, — периодически стали появляться такие служебные статьи смиренных христиан. Надо признать, что для группы левых атеистов, в их борьбе за известную общепсйхологическую перестройку, эти статьи, во всех отношениях, — находка. Даже по форме: ведь данные христиане незлобны и смиренны лишь в небесной своей сфере; а чуть в сем грешном мире что-нибудь не по них, появится какой-нибудь возражатель, они мгновенно превращаются в тех же Сухомлиных, с теми же приемами полемики; иной раз «от Писания», а то и попросту.

Г.г. Сухомлиным это не может не нравиться. Христианство? Христианством ведь интересуются они «постольку — поскольку»…

Опять говорю: не обвиняю никого, и уж, конечно, не смиренных служащих. Ни минуты не сомневаюсь, что они искренни, что так именно и понимают христианство, и службу свою понимают, как «христианскую»…

Поэтому я вовсе не для полемики с последним смиренным из «Дней» — сделаю ему одно замечание. Я только хочу, чтобы меня он не притягивал на службу ни к «Дням», ни к себе, чтобы не строил из меня опору, которой в твердом уме и при здоровой совести не построишь.

Я говорю о В. Н. Ильине.

Это человек в писательстве, конечно, малоопытный, притом неудачливый: чуть возьмется за темы возвышенные, в соответственном месте, — тотчас у него оказывается перо газетчика или журналиста; все выходит вроде знаменитого: «Христос ликвидировал грех: это — факт». В наиблагочестивой книге «Запечатленный Гроб» он очень уверенно пишет, например, что «температура ада настолько высока, что пирометр страдания перестает действовать», и далее, что «на смирение Божьей Матери Бог ответил актом вторичного смирения». Если бы г. Ильин писал стихи, то вполне можно было бы предположить, что это он сказал, описывая вечер в Гефсиманском саду:

Публицистические же упражнения г-на Ильина, наоборот, пишутся в сугубо возвышенном стиле, подчас даже языком христианского истерика. Это, конечно, пустяки, стиль уж от Бога. И я ничего не имею против того, чтобы «щеки г. Ильина покрывались жгучим стыдом» (краской, может быть?) — хотя бы за меня: пусть себе покрываются. Или чтоб «отлившая от сердца кровь у него приливала к голове». Или чтобы он с Бердяевым «рыдал и бил себя в перси», а затем, в виде г. Сухомли-на, (только «оцерковленного»), бросался на каждого, кто осмеливается «в ответ на эти слезы, на искренние, тяжелые, надрывные слезы» (sic) — не забить себя тоже в перси, а усумлится, надо ли, все-таки, подписывать «лойальность» большевикам. Вдохновение г. Ильина пусть при «Днях» и при нем остается. А вот если он меня в свое «дневное» христианство записывает, из моей статьи «Меч и Крест» («Совр. Зап.») себе лишний «духовный» меч устраивает, — этого я ему, пожалуй, и не позволю.

Раскопать беспорядочные словосочетания г. Ильина, от-крыть, как довел он себя до того, что ему пригрезился в руке г- Мережковского железный меч тезки фельетониста, И. Ильина, — я не берусь. Да, признаться, и не очень этим делом интересуюсь. Но какая бы еще краска ни залила щеки г. Ильина, я считаю своим долгом сказать ему следующее: в статье моей «Меч и Крест» говорится, и о мече, и о кресте то же самое, что, именно мною, говорилось немало лет подряд; то же самое, что недавно сказал и г. Мережковский.

Основная мысль моя — не оправдание, а человеческая неизбытность (для христианина — жертвенная) поднятия иногда меча железного; и тут я ссылаюсь, между прочим, на Вл. Соловьева: его христианство для меня вне сомнений.

Статья моя оканчивается так: «…мех может стать подвижническим крестом только никогда не бывает он молитвой» (вопреки утверждению И. Ильина). И далее, о кресте: «Сим победиши… Оправдана ли вера эта? Кто подымает меч, зная, или хотя бы сердцем чувствуя, что на кресте умер Человек, открывший нам Свободу, — только для того она оправдана».

Вряд ли многочисленные и разнообразные тексты «от Писания», которыми В. Ильин, подобно И. Ильину, хочет оправдать свою веру, — ему помогут. (Насчет тексты приводящих, а «какого они духа» не знающих, — очень тоже хорошие строки у Вл. Соловьева.) Нет, право лучше бы не побрезговал г. Ильин взять, при случае, и винтовку, как брали ее миллионы простых грешных людей в войне «за освобождение отеческой земли от рабства» (Вл. Соловьев). Это лучше, и «смиреннее», пожалуй, чем столь яростно держаться, вкупе с редакцией «Дней», за единый меч, — свой словесный, — да еще намекать, что «иже есть глагол Божий».

Советую ему, в спокойную минуту, прочесть у Вл. Соловьева кое-что и о «совести» (та же статья о силе и насилии). Разумное чтение иногда помогает.

А редакции «Дней», и другим редакциям одинакового положения, я посоветую не слишком успокаиваться, найдя верную помощь; все-таки посматривать, выбирать, по мере сил, из новых служителей, кто погоднее: ведь может статься, вдруг который-нибудь переусердствует, и выйдет… слишком уж откровенно и непристойно.