Кинг Стивен
Шрифт:
— Кровь еще идет? — спросил МакФриз.
— Как из свиньи, — Дэвидсон покачал головой. — Забавно, как все оборачивается, правда? Поранься он в другое время, все закончилось бы царапиной, а теперь ему надо швы накладывать. — Он показал на дорогу. — Гляньте.
Гэррети посмотрел и заметил маленькие темные капельки на подсыхающем асфальте.
— Кровь?
— Да уж не патока, — мрачно сказал Дэвидсон.
— Ему страшно? — спросил Олсон бесстрастно.
— Он говорит, что ему насрать, — ответил Дэвидсон, широко раскрыв глаза. — Но мне страшно. Мне страшно за всех нас.
А Прогулка продолжалась.
Бейкер заметил еще одну табличку с именем Гэррети.
— Дерьмо это все, — сказал Гэррети, не поднимая головы. Он шел по кровавому следу Зака, воображая себя следопытом, который выслеживает раненого индейца. След немного петлял, время от времени пересекая разделительную линию.
— МакФриз, — сказал Олсон. Его голос стал мягче за последние два часа. Гэррети решил, что Олсон ему все-таки нравится, несмотря на деланную браваду. Ему больно было видеть, как Олсоном завладевает страх.
— Что? — спросил МакФриз.
— Оно не проходит. Это ощущение, что мышцы обвисли, я тебе говорил. Оно не проходит.
МакФриз ничего ему не ответил. Шрам на его лице выглядел очень бледным в свете заходящего солнца.
— Такое чувство, что ноги могут просто отказать. Как слабый фундамент. Но такого ведь не будет, правда? Правда? — с каждым словом его голос становился все тоньше.
МакФриз ничего не ответил.
— Можно мне сигарету? — спросил Олсон, снова нормальным голосом.
— Да. Оставь пачку себе.
Олсон зажег сигарету, прикрывая спичку от ветра ладонью — с легкостью, которая выдавала немалый опыт, — и показал нос солдату, глядящему на него с вездехода.
— Этот гандон уже добрый час с меня глаз не сводит. У них на это жопа заточена, — он крикнул громче. — Вам же нравится, да, ребята? Ну ведь нравится? Я ведь прав, да?
Кое-кто из Идущих оглянулся на Олсона и тут же отвернулся. Гэррети тоже захотелось отвернуться — в голосе Олсона ясно слышна была истерика. Солдаты невозмутимо смотрели на него. А что если скоро начнут говорить об Олсоне? подумал Гэррети и не смог сдержать дрожи.
К половине пятого они прошли уже 30 миль. Солнце наполовину село и замерло на горизонте багровым шаром. Тучи отошли к востоку, а прямо над головой небо стало черно-синим. Гэррети снова вспомнил о воображаемом утопающем. Впрочем, не таком уж он и воображаемый. Надвигающаяся ночь как приливная волна грозила затопить их всех.
Панический страх стал подниматься по пищеводу. Он вдруг совершенно точно понял, что этот солнечный свет — последний в его жизни. Ему захотелось растянуть эти минуты, продлить их. Ему захотелось, чтобы закат длился несколько часов.
— Предупреждение! Предупреждение 100-му! 100-й, это ваше третье предупреждение!
Зак оглянулся, в глазах его застыло ошеломленное, непонимающее выражение. Его правая штанина была покрыта запекшейся кровью. И вдруг он бросился бежать. Он петлял между Идущими, похожий на внезапно прорвавшегося сквозь свалку игроков рэгбиста с мячом. Но с лица его не сходило все то же ошеломленное выражение.
Вездеход набрал скорость. Зак услышал его приближение и побежал быстрее. Он бежал странно — хромая и подволакивая ногу; рана на колене снова раскрылась, и когда Зак вырвался наконец вперед, обогнав основную группу, Гэррети заметил как капельки свежей крови разлетаются от его колена во все стороны. Зак взбежал на вершину очередного подъема, и его силуэт, застывший на какое-то мгновение в полушаге, ярко отпечатался на фоне красного неба: неожиданно черная фигура, похожая на бегущее пугало. Потом он скрылся, и вездеход последовал за ним. Двое пустолицых солдат, загодя спрыгнувших с платформы, пошли рядом с основной группой.
Никто ничего не говорил. Все прислушивались. Очень долго ничего не было слышно. Невероятно долго. Только какая-то птица подала голос, да пара ранних майских сверчков, да еще где-то позади прогудел самолет.
Потом раздался короткий хлопок, пауза, еще один.
— Контрольный, — сказал кто-то больным голосом.
Поднявшись на вершину холма, они увидел вездеход, стоящий на обочине примерно в полумиле от них. Из сдвоенной выхлопной трубы поднимался голубоватый дымок. И никаких признаков Зака. Вообще никаких.
— Где Мейджор? — закричал кто-то голосом, грозящим вот-вот сорваться в панику. Голос принадлежал парню с маленькой круглой головой по имени Гриббл, номер 48. — Я хочу видеть Мейджора, мать вашу! Где он?
Солдаты, шедшие по краю обочины, не ответили. Никто не ответил.
— Он что, еще одну речь произносит? — бушевал Гриббл. — Этим он занят? Ну так вот, он — убийца! Именно так, убийца! Я... я скажу ему! Думаете, не смогу? Я скажу ему это в лицо! Скажу ему прямо в лицо!
Взволновавшись, он сильно сбросил скорость, почти остановился, и впервые солдаты им заинтересовались.