– Я вас понимаю… – Ульяна по-прежнему сидела, сцепив руки, и смотрела в пол. – Когда мы с папой жили в Екатеринбурге… Все нам безумно завидовали, а мою мать называли ведьмой. И никто не знал или не хотел знать, как сильно они с папой любят друг друга… Как они вместе ходят на лыжах, азартно режутся в нарды, а летом любят поплавать на байдарке. Правда, сейчас на это остается все меньше и меньше времени, отец страшно занят, но я же помню все это! Строго говоря, он мне не родной отец. Родной-то умер – по пьяной лавочке, давным-давно. И вообще, он нас бросил, когда мне было три года. Моя мать никогда не унывала, работала на трех работах, крутилась, как белка в колесе. А когда я пошла в школу, она встретила Радова. Он был женат, но карьера его не складывалась. Но после знакомства с моей матерью у него словно бы открылось второе дыхание. Он пошел в гору, начал занимать руководящие посты и… подал на развод. Его жена встала на дыбы и наотрез отказала ему в разводе. От моей матери почти все отвернулись, с работы ее тоже уволили, но мой… отец проявил характер. Он же упрямый – жуть, настоящий сибиряк… Настоял на своем. Мать уехала в соседний город, и каждые выходные отец мотался к нам. Три года длилась эта волынка. А потом… – Ульяна еще крепче сцепила пальцы, – наш загородный дом подожгли. Он загорелся ночью. Там были мы обе, а мать была беременна. Мы выскочили в чем были, едва успели – еще минута, и мы сгорели бы заживо. Спасибо, нас выручил Батон! Овчарка наша, он уже старым был, почти оглох и двигался с трудом, но что-то почуял и залился диким лаем. Мать вскочила, у нее же чутье, как у кошки, схватила меня в охапку – и на улицу. Только мы выскочили – и дом вспыхнул, как спичка… Горючей смесью его подожгли… У матери был выкидыш, потом начался тик, левая половина лица осталась парализованной… отчасти. Внешне это не очень заметно, но ей же вообще нервничать нельзя… А мой брат, Димка, уже позже родился. Через пять лет, после двух ее неудачных беременностей… И таким он слабеньким получился, никто и не думал, что он выживет. Мама не очень часто об этом вспоминает, только при случае, и повторяет, что мы должны быть стойкими и никогда не опускать руки. И не зацикливаться на злобе и зависти к кому-то, просто проходить мимо таких людей – как будто их и нет… Жить своей жизнью… А когда папа стал большим человеком, мне тоже пришлось пройти через многое. Как и моей маме. Вчерашние недруги вдруг стали набиваться мне в друзья, а подруги стали врагами. Нет, не вдруг, не сразу, – Ульяна провела рукой по лицу, как бы прогоняя неприятное воспоминание, – но они стали какими-то слишком услужливыми, и было сразу ясно, что им чего-то нужно от меня. Так и оказалось… Все это свалилось на меня как-то очень быстро, и жизнь сразу показалась мне серо-черной, грязной и какой-то липкой. Я вздрагивала от каждого телефонного звонка, поднимая трубку, думала, что услышу чей-то дежурный вопрос – как дела, а потом – просьбу. И каждый раз она очень срочная, важная, неотложная, и человек смертельно обидится, если я откажу ему в помощи. Дело доходило до того, что я раз в неделю меняла свои сим-карты! Меня доставали по домашнему телефону, подкарауливали возле моего дома. Больше половины этих людей – а я их даже и не знала всех! – вдруг оказывались друзьями моих знакомых, их родственниками и одноклассниками. Я словно попала в паутину и не знала, что мне делать, кто остался моим другом, а кто окончательно перешел в стан врагов. И только когда я перевелась учиться за границу, а потом переехала в Москву, я вздохнула свободно… Хотя и не обзавелась здесь большим кругом друзей. Но мне это и не нужно… Я уже боюсь сходиться с людьми…

Голос Ульяны задрожал. Она замолчала. Я отпила последний глоток чая.

– Я сейчас попала в схожую ситуацию. Только перевестись или переехать я никуда не могу. Даже если и очень захочу этого. Мне некуда бежать. При всем желании. И я тоже никому не верю…

Окно было большим, отмытым до полной прозрачности, темнота заглядывала в комнату, свет фонаря прочертил тонкую, узкую, как лезвие бритвы, дорожку на полу и на стене…

– И что вы собираетесь делать? – спросила Ульяна.

– Без понятия. Сейчас я хочу спать. Но… вряд ли я усну. У меня все болит… Как будто меня, словно мешок, по полу таскали…

– Может быть, вызвать врача? Я попрошу папу…

– Не надо. Пока не надо. Я не хочу никому доставлять лишних хлопот.

Внезапно мой мобильный разразился в руке трелью. Это был Шаповалов! Я вздрогнула. Но после секундного замешательства все же ответила.

– Да, – я старалась, я очень старалась, чтобы мой голос звучал сухо и официально.

– Это Олег. Как ты?

– Предварительный план работ еще не готов. Честно говоря, к вашему проекту мы даже не приступали. И не знаю, когда приступим. Если у вас есть такая возможность, я советую вам поискать другое рекламное агентство… Боюсь, мы не сможем выполнить ваши требования.

– Где вы? – его вкрадчивый голос зазвучал в самом ухе.

– В Караганде! – сердито ответила я.

– Это не ответ.

– Знаю… – в носу предательски защипало, и я почувствовала, что сейчас заплачу. Ульяна деликатно отвернулась.

– Я у коллеги, – быстро ответила я, – и у меня серьезные неприятности… На меня напали, чуть не убили. Но это – мои трудности, и я с ними справлюсь. Жалеть меня ни в коем случае не надо… Я просто не смогу заняться вашим заказом. Извините… Я не хотела…

– Я сейчас приеду.

– Не надо! – выкрикнула я.

– Надо, надо, – передразнил меня Шаповалов. – Дай трубку коллеге.

Машинально, словно действуя под гипнозом, я протянула трубку Ульяне.

Она взяла ее и отошла к окну. До меня долетали только обрывки ее фраз, они словно камешки падали в эту тревожную темноту, и вновь все поплыло перед моими глазами, а губы неожиданно пересохли.

Ульяна закончила разговор и повернулась ко мне:

– Он приедет. Примерно через полчаса. Если будет гнать по дороге, то и еще быстрее.

– Гнать не надо…

– Я его предупредила, но он, по-моему, не слушал меня. Кто он?

– Наш новый заказчик, – буркнула я.

Шаповалов приехал через полчаса. В коридоре хлопнула дверь, он ворвался в комнату и бухнулся на кровать. Его резкий «скачок» отдался болью во всем моем теле. Я поморщилась.

– Влада? Что с тобой?! – он стиснул мою руку.

– Напали. Душили. Пытали, – я попыталась принять шутливый тон и все перевести в игру.

– Серьезно? – он вскочил и зашагал по комнате широкими размашистыми шагами.

– Как видишь! Не напала же я сама на себя?

– Расскажи… – он сел рядом со мной и вновь взял мою руку в свою. Моя ладонь совсем утонула в его ручище… и то напряжение, та боль, сомнения и терзания, которые мучили меня с утра и вообще все эти дни, куда-то отступили и растаяли. Как хорошо было бы припасть к его груди и разрыдаться, и пусть кто-то другой разруливает все мои проблемы, а не я сама! Искушение было слишком велико, но я подавила в себе это неуместное желание. Шаповалов – фактически чужой для меня человек, и я не имею никакого права взваливать на него свои проблемы.

Во время моего рассказа, то сбивчивого, то, наоборот, четкого и логичного, Шаповалов не спускал с меня взгляда – обжигающего, горячего. Его карие глаза напоминали гальку, раскаленную солнцем. В конце концов я сбилась и замолчала. И невольно закрыла глаза…

– Боже! Какой ужас! И что нам теперь делать?

Это «нам» резануло меня так, что я невольно схватилась за сердце. Никто и никогда не говорил мне «нам»! Я всегда была одна. Практически с самого рождения – моя мать не любила меня, а когда родилась Машка, она полностью переключилась на нее. Никогда не звучало это «мы». А теперь… это слово так легко сорвалось с его губ…