Несмотря на то, что я только мельком увидел его, поскольку мы очень спешили, мне этот англичанин импонировал. Не пускаясь более в бесполезные жалобы и оскорбления, он заказал такси, чтобы посмотреть, можно ли было еще что-то спасти; хочу надеяться, ему это удалось.

В полдень мы приземлились в аэропорту Лиссабона, где нас встретила чета Альмейда и отвезла в гостиницу Principe Real. Та оказалась намного приятней гостиницы в Хоргене и содержалась, скорее, в стиле пансионата. Окна выходили на тихую боковую улицу с приятным названием Rua da Alegria [391] .

Что создавало в этом месте приятное настроение? Прежде всего, обслуживание, спокойное и внимательное. И потом внутренняя отделка, позволявшая судить, что ею занимался превосходный архитектор по интерьерам. Здесь работал художник, знающий толк в форме и красках и не придающий значения эффектам.

Первая прогулка по широкой Avenida do Liberdade привела нас к агентству судоходных линий на Praça do Comércio. Триумфальная арка выводит на просторную, обращенную к гавани территорию одного из больших фойе Европы, которое министр Помбал [392] велел построить после землетрясения 1755 года. Катастрофы вроде лиссабонской развязывают архитектору руки, и можно осуществить многое, если заказчик предоставляет свободу. К сожалению, сегодня площадь оставляет впечатление гигантского гаража, сквозь лабиринт которого текут ручейки машин.

В самолете я прочитал главу «Португальских дней» Герхарда Небеля [393] , в которой он при виде именно этого места посетовал, что «реальность автомобиля разрушает действительность города». Это справедливо в особенности для знаменитых площадей, за исключением таких, как площадь Сан-Марко. Но поскольку цивилизаторский конформизм стремится лишить пешеходов даже малейшей привилегии, мы снова и снова слышим о проектах, согласно которым Венеция тоже должна «сделаться доступной» таким способом. Уже связывающая ее с сушей дамба стала осквернением, и будущие поколения, вероятно, получат представление о наслаждении земноводной жизнью только по картинам в музеях.

Маркизу Помбалу здесь посвящен памятник; цоколь мы приспособили под наблюдательный пост, избавившись таким образом от сутолоки. Белый мрамор и пропитанный солнцем песчаник вписались бы и в венецианскую атмосферу, однако сочная зелень дворцов, обступающих открытый четырехугольник, была согласована с серой водой Тежу. Большой балкон в сторону Атлантики. Ветер сильнее и свежее средиземноморского. Тут проходили подготовительную школу для дальних плаваний, когда уже не было ни каботажных проходов вдоль побережий, ни островного преимущества. В этих плаваниях никогда не знали, не заведут ли они в безграничность. Даже великому генуэзцу было суждено выйти в океан из атлантической гавани.

Потом мы повернули на восток от реки и, миновав внизу ряд мрачных складов, по изломанным улочкам стали подниматься на гору. Выясняется, что Лиссабон, как и Рим, построен на семи холмах.

На середине подъема нас призывно поманил тяжелый романский портал. Фасад тоже был старым; постройка, должно быть, относилась к числу тех, которые пощадило землетрясение. Это был собор Sax Francisco do Sé. Вид массивных стен и сводов делал понятным, почему они выстояли; романский стиль солиднее того, который выработал Запад, — тут, как в случае египетских пирамид, строили не на столетия, а на тысячелетия. Это «на» подразумевает не осознанные намерения; существенно стремление к абсолютному, которое порождает строительство, — продолжительность вытекает отсюда как одно из характерных свойств.

Венок часовни готический, хоры, вероятно, перестраивались. Маленькие, очень старые саркофаги, на некоторых — скульптуры благочестивых женщин, некоторые, будто читая, держат в руках книги. Я не делал никаких записей; когда ты более пятидесяти лет посещаешь святилища по всему миру — а они, не считая рынков и кладбищ, относятся к главным целям — тогда уже почти не остается неожиданностей. Ты устаешь от форм и ставишь себе другие, более важные вопросы.

Разнообразие форм и догм стирается под впечатлением вулканического нарастания, неутомимо порождаемого сводами и колоннами, башнями и куполами храмов и мечетей, синагог и соборов. Они вырастали и разрушались тысячами, часто появляясь друг за другом на одном и том же месте, как пневая поросль, что буйно пробивается из корня поваленного дерева.

Перед этим вегетативным инстинктом человека, который, не задумываясь, нагромождает камень на камень, как поднимает руки или складывает ладони, неизбежно встает вопрос о соответствии. Приведу пример: мы видим повернувшиеся к солнцу цветы, образу которого они подражают во многих формах и в бесчисленном количестве. Так видим мы и святилища, но не видим святого. Чем меньше мы обращаем внимания на различия, тем сильнее становится предчувствие; мы больше не слышим, как шумит дерево, но слышим шум леса, который отвечает ветру.

Наверх к Castelo Sax Jorge [394] . Ценность таких мест определяет положение, оно должно господствовать над окрестностью. Тогда укрепленные замки, как здесь со времен финикийцев, следуют один за другим. Превратившиеся в музеи бастионы с их башнями, амбразурами и смоляными выступами окружены поясом субтропических кустов и деревьев, среди которых встречается и гибискус. Несмотря на позднее время года из горной породы еще били маленькие источники. На пруду отдыхали лебеди, и повсюду на газонах тянули за собой шлейфы белые павлины. Их множество тем более бросалась в глаза, что все они были до безобразия растрепаны. Им, вероятно, не хватало травы; я видел, как они выщипывали ее.