Эндерс взглянул на него, но Гарденеру казалось, что он смотрит куда-то мимо него, прислушиваясь к другим голосам. Гард и сам ждал их решения. Он был слишком зол, чтобы подбирать слова.

— Ну, что же, — мягко сказал Эндерс, вытирая кровоточащие губы тыльной стороной ладони. — Это твоя точка зрения. Ты имеешь на нее право. Мы тут оба смертники, и мы оба убедились, что ты имеешь право на немного больше… как ты выразился?

Тень презрительной улыбки проступила на разбитых губах. Улыбки такого сорта Гарденеру частенько приходилось видеть. Именно так улыбались Трепл и Маккардл. Так улыбались ребята, облученные насмерть, когда речь заходила о развитии атомной энергии.

— Я сказал «внимание и уважение». Ты мог бы вспомнить его. Ты ведь учишь прилежных ребят в своем колледже, а, Джонни? Там, в доме есть словарь. Принести его тебе, придурок?

Он шагнул к Эндерсу и, с явным удовольствием, заметил, как тот отпрянул назад, и чуть презрительная улыбка сошла с его губ. Она сменилась выражением нервозности и замешательства.

— Внимание и уважение, Джонни. Ты ведь запомнил. Крепко запомнил. Если не ко мне, так к Бобби.

Они стояли посреди разбросанных инструментов глаза — в глаза: у Эндерса маленькие, с нервно подергивающимися веками, у Гарденера — расширенные, налитые кровью и все еще мутные от ярости.

«Если Бобби умрет, вся твоя болтовня о внимании и уважение сведется к выбору быстрой и безболезненной смерти.

Это касается цены твоих соображений, правда ведь? Скажем так, это — просто хроника предполагаемых событий, понимаешь ли ты это, лысый придурок?

— Я — мы ценим твои доходчивые объяснения, — сказал Эндерс. Он нервно сжимал губы над беззубыми деснами.

— Надеюсь.

— Возможно, тебе самому тоже не помешают доходчивые объяснения. — Он снял очки и механическим жестом принялся их вытирать о вымокшую от пота рубашку (по ходу Гарденер заметил, что они становятся еще грязнее, чем были); когда Эндерс поднял глаза, Гард заметил в них злобный блеск. — И тебе не стоит… раздавать затрещины, как сейчас, Джим. Я тебе советую — мы все тебе советуем — никогда этого не повторять. В данное время… эх… перемены… да, определенные перемены… происходят в Хэвене…

— Не городи чепуху.

— И нынешние перемены делают людей… ну, как бы это… довольно вспыльчивыми. Так что ударить кого-либо — может оказаться… большой ошибкой, смертельной ошибкой, можно сказать.

— Тебя не раздражают звуки? Эндерс забеспокоился.

— Я не понял…

— Неужели ты не слышишь, как работает часовой механизм?

Он отскочил от обрыва, не бегом, но и не мешкая. Эндерс бросил очумелый взгляд на корабль и бросился вдогонку за Гардом. Споткнувшись о лопату, он свалился в грязь и ушиб подбородок, после чего и скорчил гримасу. В этот же момент землю потряс глухой, грохочущий раскат, вырывающийся из глубины. Гард уловил противные, пронзительные звуки, которые, по видимому, издавали оторванные куски породы, стукаясь о поверхность корабля. Некоторые из них даже выбрасывались высоко в воздух, падая у края ямы, или возвращаясь в нее. Гард увидел, что один, срикошетивший от корпуса корабля, отлетел на порядочное расстояние.

— Ты — мелочный, узколобый, нахальный сукин сын! — завопил Эндерс. Он все еще лежал в грязи, потирая подбородок.

— Мелочный, черт возьми, — отозвался Гарденер. — Ты чуть было не оставил меня там, внизу. Эндерс уставился на него. Гарденер постоял еще с минуту, размышляя, потом подошел к нему и подал руку.

— Давай-ка, вставай, Джонни. Что было — то было, что было — то прошло. Если Сталин и Рузвельт смогли договориться, чтобы одолеть Гитлера, я думаю, что уж нам-то сам Бог велел поладить, чтобы выцарапать эту дрянь из земли. Что скажешь?

Эндерс ничего не ответил, но, помедлив, взял руку Гарда и поднялся на ноги. Он брезгливо отряхнулся, внезапно напомнив Гарденеру кошку своей недовольной миной.

— Хочешь убедиться, что мы сделали все как надо? — спросил Гарденер. Сейчас он почувствовал себя значительно лучше, чем за все предыдущие месяцы, а может быть и годы. Стычка с Эндерсом значительно улучшила его самочувствие и, как ни странно, принесла ему некоторое умиротворение.

— Что ты имеешь в виду?

— Да так, ничего, — ответил Гарденер и двинулся к обрыву. Он уставился вниз, ожидая увидеть воду, услышать бульканье и всплески. Глухо, как в танке. Похоже, они снова промахнулись.

Внезапно он осознал, что стоит, перегнувшись, над сорокафутовым обрывом, заложив руки за спину, а за его спиной — человек, которому он только что расквасил физиономию. «Если бы Эндерс захотел, он мог бы зайти со спины и столкнуть меня в эту пропасть», — подумал он, и словно услышал, как Эндерс сказал:

«Раздавать оплеухи сейчас может оказаться крупной ошибкой».

Но он не обернулся, а призвал на помощь свое шестое чувство, граничащее с ясновидением; он словно развернул свое зеркальце бокового обзора и, глядя в него, установил, что тот, кто был сзади него, не собирается сталкивать его в пропасть.

Когда наконец он оглянулся, Эндерс, выглядевший, как побитая кошка, копался в инструментах. Гард предположил, что его снова начали одолевать галлюцинации.

— Ну, что скажешь? — довольно приветливо обратился к нему Гарденер. — Там, внизу, масса разбитой породы. Вернемся к работе или будем дуться и таить обиду?

Эндерс вошел под навес, взял подъемное устройство, которое они использовали для перемещения больших камней и двинулся с ним к Гарденеру. Тот взвалил его на плечи. Он уже было шагнул к тросу, завязанному петлей, затем оглянулся на Эндерса.