Бобби отвернулась, напряженно нахмурилась — ученица, которая не хочет учить урок. Она двинулась в сторону. Гарденер поймал ее за руку и подтолкнул обратно. Указал на ступни.

Если бы у Брюса Ли были такие ножки, он мог бы убивать по тысяче человек в неделю, Бобби.

Ноги Томминокеров были гротескно длинны — они заставили Гарденера думать о тех ребятах, которые пристегивают ходули и в костюме Дяди Сэма шагают на Четвертое Июля в параде. Мышцы под полупрозрачной кожей были длинными, тягучими, серыми. Ступни были узкими, с нечетко выделенными пальцами. Скорее, каждая ступня заворачивалась в один толстый, хитиновый коготь, как пятка у птиц. Что-то похожее на когти гигантских стервятников.

Гарденер вспомнил о выемках на ступеньках лестницы. Он поежился.

Смотри, Бобби. Смотри, какие у них темные когти. Это кровь или внутренности. Они на когте, потому что им они причиняли наибольший ущерб. Это говенное место, точно, не выглядит как капитанский мостик космического корабля Интерпрайз перед крушением. Как раз перед встряской, это место выглядело как пространство «вход-для-всех» петушиного боя за деревенским сараем. Это прогресс, Бобби? Да по сравнению с этими парнями энергетик Тед выглядит просто настоящим Ганди!

Нахмурившись, Бобби шагнула прочь. Оставь меня, говорили ее глаза.

Бобби, неужели ты не видишь…

Бобби развернулась. Ее не интересовало глядение.

Гарденер стоял около высушенных тел, глядя, как она карабкается по палубе, как будто крестьянка поднимается по крутому холму. Она не скользила вовсе. Она направилась к длинной стене, где было другое круглое отверстие, и протиснулась в него. Некоторое время Гарденер мог видеть ее ноги и грязные подошвы теннисных туфель, а затем она исчезла.

Гард прошелся по наклону вверх и недолго постоял в центре комнаты, глядя на отдельную тонкую нить, тянущуюся из пола, на наушнички, которые торчали на ее конце. Схожесть с комплектом на складе Бобби была совершенно очевидной. С другой стороны…

Он огляделся. Пятиугольная комната. Голая. Никаких стульев. Никаких снимков Ниагарского водопада или водопада Кигнус-Би, ничего в этом роде. Никаких астронавигационных карт, оборудования Безумной Лаборатории. Все эти затейники, производители научной фантастики и создатели спецэффектов, были бы разочарованы этой пустотой, подумал Гарденер. Ничего, кроме наушничков, лежащих переплетенными на полу, и тел, прекрасно сохранившихся, но, возможно, не тяжелее осеннего листа. Наушнички и останки, как оболочки, сложенные в дальнем углу, куда их откинула гравитация. Ничего особенно интересного во всем этом. Ничего особенно изящного. Все, как есть. Потому что умники Хэвена напридумывали много всякой чепухи, но ни одна из них не кажется изящной, когда ты спускаешься вниз, где тебя вот так берут за горло.

Его не разочаровало увиденное, — все было правильно. Не справедливо видит Бог, в этом нет ничего справедливого — но правильно, как будто часть его всегда знала, что все будет именно так, если они спустятся. Никакой кутерьмы Диснейленда; просто мрачные куски пустоты. Он поймал себя на том, что вспоминает стих Уистама Хью Одена о бегстве: раньше или позже ты всегда закончишь тем, что будешь сидеть в комнате, под светом голой лампочки, раскладывая пасьянс в три часа утра. Страна Завтра, кажется, заканчивается в пустоте, где люди, достаточно умные, чтобы достигать звезд, сходят с ума и рвут друг друга на кусочки когтями ног.

Слишком много для Роберта Хайнлайна, подумал Гард и пошел за Бобби.

Он двигался вверх, думая, что совсем потерял ориентацию — где он находится по отношению к внешнему миру. Но было легко об этом и не думать. Он держался за лестницу, пока шел. Он вышел к прямоугольному люку и поглядел внутрь, туда, где, должно быть, было машинное отделение: большие металлические блоки, квадратные с одной стороны, круглые — с другой, выстроились в два ряда. Трубочки, тонкие и матово-серебристые, торчали из квадратного конца и убегали в стороны под странными, изогнутыми углами.

Как выхлопная труба детского автомобильчика, подумал Гард. Тут он ощутил теплую жидкость надо ртом. Она разделилась и потекла двумя струйками по щекам. Опять нос кровоточит… медленно, но как будто намекает, что пора задрать голову ненадолго.

Кажется, здесь свет ярче?

Он остановился и огляделся вокруг.

Да. И он мог расслышать тихое гудение, или это ему кажется?

Он задрал голову. Нет, не кажется. Механизм. Что-то заработало.

Оно не просто заработало, и ты знаешь это. Мы заставили его работать. Мы завели моторчик.

Он сильно закусил загубник. Он хотел выбраться отсюда. Хотел вытащить отсюда Бобби. Корабль ожил; он боязливо подумал, что это был Последний Томминокер. Он услышал завывание. Это было самым страшным. Чувствующее существо… Что? Разбуженное, да. Гард захотел, чтобы оно заснуло. Он внезапно почувствовал, что слишком похож на Мальчика-с-Пальчик, который что-то вынюхивает в замке, пока великан храпит. Они должны убираться отсюда. Он пополз быстрее. Потом новая мысль ошарашила его, он застыл.

А что если оно не даст нам уйти?