– Мы, наверное, слишком мелочны, да? Но знаешь, так приятно… и совсем нетрудно, правда. Ты удивительно нетребовательная. Честно скажу, я таких не встречал еще. Ладно, я неприхотлив, но я фермерский сын, простой крестьянский парень, всяко у меня в жизни было, я мужчина в конце концов. А ты такая… непритязательная. Согласиться жить в палатке, когда можно жить здесь…

– Не просто в палатке, а с тобой.

– Сейчас лопну от гордости! Или ты не понимаешь, о чем я?

– Понимаю. Только мне все равно не хочется жить здесь. У эльфов лучше. Свободнее, что ли.

– Это я понимаю, – шут стал серьезным. – Невозможно чувствовать себя свободным во дворце… А можно я тебя поцелую?

– Ты начал разрешения спрашивать? – засмеялась Лена. – А хочешь, я тебе что-то скажу, от чего ты точно от гордости лопнешь? Я раньше не любила целоваться. Не нравилось – и все. Даже неприятно было. А ты привил мне вкус к этому занятию.

Шут развеселился и перестал спрашивать разрешения.

Над его просьбой Лена думала потом еще долго. Женщина не должна быть одна… В средневековье были и свои положительные моменты. Не только шут так думал, прагматик Маркус тоже был убежден, что одиночество женщины – вещь противоестественная. Может, именно потому здесь так легко воспринимали отношения полов? А браки в Сайбии были куда прочнее, чем дома в России. Разводы, как ни странно, не запрещались, и инициировать его могли и муж, и жена, но были они удивительно редки. Может, потому что жены спокойнее относились к прогулкам мужей на сторону, а мужья – к развлечениям жен. Теоретически развестись мог даже король, но шут не мог припомнить ни одного примера. Для королевской четы причиной могла быть только бездетность королевы, но королева в таком случае сама давала мужу развод. Потому, наверное, Родаг и жил со своей неприятной супругой, что у них был наследник.

А у них с шутом, увы, никогда не будет.

А разговор с Родагом Лена начала сама. На какой-то тусовке, которая ей категорически не нравилась, она подошла в королю и в лоб спросила:

– Ты ведь хочешь о чем-то со мной поговорить? Ну так давай поговорим.

Он смутился, потом обрадовался и провел в ту скудно обставленную комнату, где впервые услышал о Лиассе.

– Очень заметно, что я не решался заговорить?

– Заметно. Что-то случилось?

– Нет, – махнул он рукой. – Так, личное. Мне… мне просто не с кем. Быть королем не так легко, как может показаться. Друзей у меня нет, а Рина… ну кому захочется говорить по душам с Риной? Я не могу заставить себя войти в ее спальню чаще, чем раз в году, и то только если крепко напьюсь. Я знаю, что у нее бывают другие… ну так и у меня бывают, мы оба живые, и если кто-то может лечь с ней, так и пусть. Знаю, что шут мог, но не понимаю – как. Он вообще-то крайне разборчив.

– Хроники былого, – улыбнулась Лена.– Был у него такой стимул.

Родаг расхохотался.

– Ну книгочей! Надо же… Ну да, другого способа у него не было, тайной библиотекой всегда распоряжается королева, даже если ни одной книги в руках не держала. Я хотел поговорить с тобой о шуте. Между нами будто стена. Прозрачная, но прочная. Давно уже… Я не понимаю, почему. Мы были с ним близки, он единственный, с кем я мог говорить по-человечески… и вдруг как отрезало. Ты ведь уже знаешь его лучше других. Он же очень скрытный, но вряд ли так же таится от тебя. Он тебя любит, да и ты его, как мне кажется, тоже. Можешь ты помочь мне понять, что произошло?

Лене стало грустно. Трудно быть королем. Очень трудно, особенно если тебе не приходит в голову, что с друзьями нельзя обращаться по-королевски.

– Я всегда его любил, – признался Родаг. – Поэтому его выходка стала для меня ударом. Я никогда так из себя не выходил. Спасибо тебе, Светлая, что удержала меня от поступка, о котором я жалел бы всю оставшуюся жизнь.

– Ты сам поставил эту стену, Родаг.

– Я? Светлая, она появилась раньше… до того как я отправил его на казнь и тем более до того, как приказал удавить.

– Намного раньше, – согласилась Лена. – Я не уверена, что ты можешь это понять. Но друзей не бьют по лицу, Родаг.

Он удивился:

– Со мной такое случается, я знаю. что вспыльчив. Но он… никогда не сердился. Понимал, что я сгоряча.

– Скажу по-другому. Друзей не ставят на колени.

Родаг нахмурился, вспоминая. Мелкий эпизод королевского быта: отхлестать по щекам самого близкого человека, поставить на колени, напомнив, кто есть кто, и благополучно об этом забыть.

– Но я король, Светлая…

– Ты или друг, или король. Не одновременно. Знаешь, если б ты его сгоряча лишний раз в челюсть стукнул кулаком, стены бы не было.

– И ее не разрушить, да?

– Спроси его.

– Нет, – отказался Родаг, – не хочу. Значит, не разрушить. Жаль. Мне правда, жаль. Он дорог мне.

– Ты сам виноват.

– Странно, – усмехнулся он, вставая и подходя к окну. – Так странно слышать «сам виноват». Нет, ты неправильно поняла. Спасибо, что сказала. Я не привык к таким словам, но это не значит, что ты не должна их произносить. Ты – Светлая, ты вне всех традиций и всех законов, ты имеешь на это право. А вот шут – не имел.