Нью-Йорк, 1702 год. Город греха и преступления. Город, где трупы, выловленные из Гудзона или найденные в темных переулках, не удивляют и не пугают ровно никого.
Для убийства всегда есть причина — причина, которой нет у маньяка Тирануса Слотера. Его содержат в самом закрытом приюте для умалишенных Нового Света. Его выдачи требует «мать британских колоний» — Англия.
Но… Мэтью Корбетт и его партнер из детективного агентства Нью-Йорка совершают ошибку — и Слотер вырывается на волю. Мэтью считает: схватить маньяка — его долг.
Однако, что он такое, этот страшный человек, в котором острый ум сочетается с явным безумием?..
Часть первая
ЗУБ ЧУДОВИЩА
Глава первая
«Слушай! — запевал октябрьский ветер, вихрями кружась по улицам Нью-Йорка. — Слушай, что я тебе расскажу!
О рисковой погоде и людях рискующих! Вот этот, что идет мимо, шатаясь, тощий такой джентльмен, успеет ли он собраться, когда я толкну его к стене, или вон тот, с торчащим пузом, сумеет ли он поймать треуголку, что сорву я у него с головы! С визгом, хохотом и воем все сметаю на пути! Лошадь, что меня догонит, вам вовеки не найти!»
«Не найти», — подумал Мэтью Корбетт ему в ответ.
«Наверняка! Почитай мои явления и уходы, и знай, что сила невидимого бывает такой, что ни одному человеку не одолеть!»
Вот в этом Мэтью был убежден абсолютно, потому что сам изо всех сил пытался удержать на голове треуголку и не свалиться под порывами ветра.
Была почти половина девятого вечера в четверг второй недели октября. И молодой человек шел не без цели: ему было сказано быть в половине девятого на углу Стоун-стрит и Брод-стрит, и если ему дорога шкура, то он должен быть там точно. Хадсон Грейтхауз, его компаньон и старший партнер в агентстве «Герральд», последнее время отнюдь не был расположен давать Мэтью никаких поблажек в понимании того, кто здесь хозяин, а кто… ну, правда есть правда — кто здесь раб.
Продолжая пробиваться против ветра по Квин-стрит вместе с другими горожанами, ударяющимися о невидимые стены (идущие навстречу летели связками пустых мешков), он подумал, что теперешняя суровость Грейтхауза объясняется скорее всего его, Мэтью, славой.
Как ни крути, а Мэтью знаменитость.
«Тебе не кажется, что ты малость надуваешься, нет?» — часто спрашивал Грейтхауз после удачного разрешения загадки Королевы Бедлама.
«Да, — отвечал Мэтью как можно спокойнее, имея дело с человеком-быком, готовым броситься как на красную тряпку на любое недостаточно почтительное высказывание. — Но ведь не лопаюсь».
Этого было недостаточно, чтобы бык напал, однако хватало, чтобы он фыркал в зловещем предвкушении грядущей расплаты.
Но ведь Мэтью и правда стал знаменитостью. Его блестящее расследование дела Маскера и летние приключения в имении Чепела, едва не закончившиеся гибелью, дали городскому печатнику Мармадьюку Григсби материал для серии статей в «Уховертке», отчего листок в субботу вечером стал популярнее собачьих боев в доках. Самая первая статья, написанная сразу после июльского эпизода, была достаточно сдержана и верна фактам, поскольку главный констебль Гарднер Лиллехорн пообещал в случае чего сжечь типографию. Но когда Берри — внучка Мармадьюка — уточнила свою роль в этой пьесе, старый газетный волк чуть ли не на луну выл возле дома, где жил Мэтью — а жил он в бывшей молочной прямо за домом и типографией Григсби.
Из соображений приличия и здравого смысла Мэтью сперва держал подробности при себе, но в конце концов его оборона дрогнула и была сметена. К третьей неделе сентября «Неизвестная история приключений нашего Мэтью Корбетта! Битва с отъявленными негодяями! Чудесное избавление от ужасной гибели! Часть первая» была запущена в печать, и факелы предприимчивости — а также воображения — Григсби разгорелись в полную силу.
И Мэтью Корбетт, обыкновенный молодой человек двадцати трех лет, волею судьбы и обстоятельств поднявшийся от уличного оборванца до партнера и «решателя проблем» в нью-йоркском филиале лондонского агентства «Герральд», на следующий день оказался окружен толпой людей, совавших ему в руки перья, чернильницы и «Уховертку», чтобы он расписался на первой главе своих приключений, в которых он сам с трудом узнавал пережитое. Чего Мармадьюк не знал точно, то он уверенно выдумывал.
К третьей и последней главе, опубликованной на прошлой неделе, Мэтью из простого жителя Нью-Йорка — а в 1702 г. население там было около 5000 — превратился в рыцаря правосудия, не только предотвратившего крушение экономической основы колонии, но и избавившего всех городских девственниц от похотливых миньонов Чепела. Бегство вместе с Берри через старый виноградник от погони — десять охотничьих ястребов и пятьдесят озверевших убийц? Бой с тройкой кровожадных прусских фехтовальщиков? Ну, зерно правды в этом, пожалуй, и было, но произрос из этого зерна пышный плод чистой фантазии.
Тем не менее статьи эти оказались для Григсби и «Уховертки» большой удачей и обсуждались не только в тавернах, но и возле колодцев и лошадиных колод. Говорили, что однажды на Бродвее видели губернатора лорда Корнбери, который прогуливался в белокуром парике, белых перчатках и женском наряде в честь своей кузины, королевы Анны, и резко подведенными глазами читал последний выпуск листка.
На углу Квин-стрит и Уолл-стрит вокруг Мэтью закружился колючий пыльный вихрь, принесший запахи рыбы, смолы, дерева с верфи, скотных дворов, навоза, содержимого ночных ваз, выплеснутых из окон домов на мостовую, и кисло-сладкий винный аромат Восточной Реки в ночи. Если Мэтью был сейчас и не в сердце Нью-Йорка, то в носу — это точно.
Ветер врывался в фонари, висящие на угловых столбах, и гасил пламя. По закону каждый седьмой дом должен был вывешивать лампу, но сегодня ни один человек — ни расхаживающие констебли, ни даже их начальник Лиллехорн при всей своей дутой славе не могли бы повелеть ветру пощадить хоть один фитиль.
Это все усугубляющееся смятение, начавшееся около пяти и не подающее пока никаких признаков ослабевания, навело Мэтью на мысленную философскую дискуссию со вспыльчивым собеседником. Надо было поспешить — даже не глядя на серебряные часы в жилетном кармане, он знал, что на несколько минут опаздывает.