Осмотрев низ, мы подошли к лестнице, чтобы подняться наверх в бывший женский терем. По книгам мне представлялась очень простая, довольно узкая, с низенькими ступеньками деревянная лестница, по которой поднимались на верхний этаж. Мне казалось, что очень легко было не только обычно всходить по ней, но даже бегать. Та лестница, к которой мы подошли, была не такова. Ступеньки оказались высокими, вся лестница очень узкая, крайне неудобная для подъема и спуска, тем более что над ней низко навис потолок. М. Н. не успела наклонить мне голову, и я имела удовольствие проверить прочность потолка собственным лбом.

Да, хорошо оберегали бояре своих жен и дочерей: по такой лестнице, а особенно в темноте, не очень-то разбежишься! В стене на лестнице находились узенькие слуховые оконца. К величайшей нашей досаде, от прежнего терема не сохранилось никаких следов: там все комнаты были заново перегорожены деревянными перегородками. Суетились какие-то люди. Нам оставалось только повернуть назад. И когда мы спускались вниз по этой предательской лестнице, я снова ушиблась о выступ потолка. Внутренне я очень посочувствовала боярским затворницам…

Эта старинная лестница напоминала мне некоторые сцены из повести А. К. Толстого «Князь Серебряный». Я представила себе старого боярина Дружину Андреевича Морозова, одетого в старинную длиннополую одежду. Он казался мне суровым, хитрым и длиннобородым стариком… Потом постепенно возник большой, с высокой оградой боярский сад.

Теплая, душистая, летняя ночь… В длинной женской одежде, закутанная кисеей, идет по саду к дому молодая жена боярина — Елена.

Она только что встретилась у садовой ограды с князем Серебрянным и теперь вся трепещет от страха…

И вот сердитый старый боярин со свечой в руке медленно взбирается по этой крутой узенькой лестнице в терем жены…

Потом у боярина пируют опричники. Мне представилась большая толпа бражничающих людей, тесно набившихся в эти маленькие покойчики, где они задыхаются от жары… А вот разгоряченный вином ужасный князь Афанасий Вяземский, сгибаясь почти вдвое, спешит вниз из терема по крутой лестнице и несет на руках бесчувственную женщину. Он спешит и не замечает, как бедная Елена ударяется головой о потолок…

Пока эти картины неясно мелькали перед моим внутренним взором, я медленно спускалась вниз, придерживаясь рукой за стену. В стене я обнаружила узенькие оконца и начала их осматривать. О стрельчатой архитектуре я только читала; верхняя часть этих окошек была остроконечной, и теперь мне стал ясен стиль стрельчатой архитектуры.

Спустившись с лестницы, мы вышли через массивную, тяжеловесную железную дверь на маленький, как я подумала, балкончик. Однако М. Н. сказала, что это бывшее «красное крыльцо». Так ли это, не знаю, но «красное крыльцо» в боярских домах мне представлялось совсем не таким: я представляла его широким, с красивой решеткой по бокам и резными легкими колонками, которые поддерживали навес с затейливой резьбой и узорами.

Я обратила внимание на то, что в доме Романовых все, что сохранилось — стены, двери, окна, — было крепкое, толстое, рассчитанное на долгое время; а мне думалось, когда мы подходили к усадьбе, что я вижу развалины.

Как интересно знакомиться со стариной и мысленно переноситься в то далекое время, представить себе жизнь прошедших поколений, прошедших столетий!

Когда я брожу по Москве, мне всегда очень хочется представить этот город в разные времена и сравнить его с нашей кипучей, заново перестраивающейся столицей. Когда-то разными переулками и закоулками по Москве пробирались бедные люди, а по большим улицам в экипажах проносились сытые, раздутые и преждевременно обрюзгшие богачи. А теперь, теперь… десятки тысяч нарядных, здоровых и веселых людей заполняют просторные улицы и широкие площади Москвы — красавицы столицы.

Быстро мчатся машины, автобусы, троллейбусы. А как чудесно в метро! Когда я бываю в подземных дворцах метро, я испытываю большую человеческую гордость за нашу советскую созидательную эпоху, за наш сильный, мужественный и свободный от эксплуатации народ.

Мне представляется, что мы живем одной большой значительной жизнью и равно пользуемся всеми ее благами. И люди мне представляются тогда не такими, как я привыкла наблюдать их в обыденной жизни, — нет, они мне кажутся чем-то большим, ибо их творческий разум, направляемый родной Коммунистической партией и вооруженный знаниями, побеждает природу, творит чудеса в технике, зодчестве, искусстве.