— Тыква?

— Нет, маленький подсолнух.

— Я о подсолнухе не подумала, вернее, не успела подумать, эму что мне сразу представилась тыква, и я мысленно удивилась почему тыква растет прямо, а не стелется по земле.

Слово «магнолия» почти всегда воскрешает в моей памяти одну картину.

Мне представляется летнее утро, в моей комнате раскрыто окно, в которое вместе с солнечными лучами вливается чистый утренний воздух. Я убираю комнату. Сейчас я отчетливо вспоминаю каждый предмет, находившийся в этой комнате. Если войти с площадки лестницы, то направо стоит кровать, над нею на стене большой барельеф Пушкина, стенные часы для слепых, рамки со снимками Крыма и Кавказа. Я представляю только рамки, а содержание снимков — лишь по словам зрячих. Была, впрочем, репродукция «Скалы» Айвазовского, которую я представляю так, будто ощущаю под рукой твердую и шероховатую неровную поверхность скалы. Я на ней сижу. Скала довольно высокая с той стороны, которая вдаётся прямо в море. О скалу беспрерывно разбиваются волны, обдавая меня брызгами. Я вспоминаю скалу на берегу моря в Одессе. Особенно я любила сидеть на ней, когда начинался шторм волны почти достигали вершины скалы. Я опускала вниз руки, лёжа на скале, и принимала «в свои объятия» бушующее море. Когда я об этом пишу сейчас, то с поразительной ясностью воскрешаю в памяти эту скалу, море, его запахи… И как же сильно я вновь хочу пережить все это!.. Но продолжаю описание моей комнаты.

За кроватью стоит шифоньерка, а потом начинается наружная стена, и вот раскрытое окно. Перед ним небольшой столик с комнатными цветами, на окнах тоже цветы. Между столиком и большим письменным столом стоит высокая подставка с бюстом Пушкина. У письменного стола два кресла, а на столе машинка, бумаги, книги и большой бюст Горького. За стойлом налево — дверь в библиотеку, а дальше диван с высокой спинкой.

Мне кажется, что я поочередно подхожу то к одному, то к другому предмету; они мне так знакомы, что я лишь слегка к ним прикасаюсь и отхожу. Представляется мне даже пол, покрытый линолеумом, на котором был рельефный узор в виде маленьких бугорков или квадратиков.

Я хочу представить, что ко мне кто-то, стучится в дверь. (Сейчас за стеной действительно кто-то стучит, этот стук я ощущаю через пол, и это еще больше усиливает иллюзию.) Я открываю дверь. Егоровна подает мне большой букет, но не цветов, а веток с листьями, несколько похожими на листья фикуса. Я осматриваю букет и обнаруживаю на нем большие, продолговатой формы бутоны. Я в недоумении: что же это такое? Приходит Лидия Ивановна и говорит:

— Ночью приехала из Туапсе Александра Ильинична. Она привезла тебе ветки магнолии с бутонами.

— Неужели у магнолии такие большие листья? Я думала, что они мелкие и какой-нибудь особенной формы. А бутоны продолговатые, значит, цветы будут в форме бокалов, приблизительно как у лилии.

Я несколько удивлена. Мне рассказывали, что у магнолии большие цветы, очень сильно пахнут, но я представляла и листья и цветы не такими. Листья представлялись мне почти круглыми и нежными, а цветы в форме больших нарциссов; мне чудился даже запах, тоже немного напоминающий нарциссы, только гораздо более сильный и приятный. Через несколько дней бутоны раскрылись — я была очарована настоящим видом цветов магнолии и ее чудесным ароматом. С тех пор у меня правильное представление о магнолии и ее запахе. Спустя много лет я отдыхала в санатории в Туапсе. Когда мне впервые показали ветку с цветком, я сразу узнала, что это магнолия, узнала даже прежде, чем прикоснулась к ветке, ибо ощутила ее запах…

С розами у меня связано очень много воспоминаний; если бы я вздумала все это описать, то, наверное, получилась бы целая книжечка… Вчера на улице мы проходили мимо продавщицы цветов, и Мария Николаевна показала мне розы. В ту же минуту в моей памяти возник один эпизод и словно превратился в картину, на которую я весь этот день смотрела внутренним взором.

Я читала в своей комнате (дело было летним вечером), ко мне постучали, и, когда я открыла дверь, в комнату вошел один мой знакомый и преподнес мне букет чудесных роз — впервые в Москве я видела такие роскошные цветы. Мне и сейчас очень ясно представляется граненый кувшин с розами. Один раз знакомый поднёс розы к моему лицу, но неловким движением я отстранила кувшин и пролила немного воды на платье.

Но ярче всего мне вспоминается вот что: я должна была проводить знакомого до крыльца, чтобы запереть входную дверь. Я помню что в этот вечер повесила ключ на штепсель над столиком. Когда знакомый отошел к столу, чтобы взять свой портфель (он зрячий), я остановилась среди комнаты, представила себе стену, то место над столиком, где помещался штепсель, даже провод и штепсель, на котором висел ключ. Затем, не делая ни одного лишнего шага, ни одного лишнего движения рукой, я с уверенностью подошла к столику, но не прикасалась к нему, зная, что он стоит именно здесь. Я протянула руку к штепселю и быстро сняла ключ. Знакомый видел мое движение и был очень удивлен тем, что я с такой уверенностью и точностью сняла ключ. А между тем в этом нет ничего удивительного. В хорошо знакомой мне обстановке мое движение рассчитано на определенный предмет, даже определенную точку, которую я мысленно всегда вижу перед собой в любой момент представляю и, находясь на любом расстоянии представляю всю комнату в целом и каждый предмет в отдельности.

О том, что существует растение мимоза, я, конечно, «слышала» давно, раньше, чем увидела веточки мимозы. Сначала я даже не знала, что это такое — кусты или деревья, тем не менее представляла растение в виде раскидистого куста, с листьями примерно такой формы, как у смородины, а цветы мимозы представлялись форме очень маленьких розочек, таких маленьких, какими бывают самые маленькие пуговицы.

Когда же мне впервые преподнесли ветку цветущей мимозы (к тому времени я уже знала запах духов «Мимоза»), я просто не поверила, что это мимоза, подумала, что надо мной подшучивают. «Увидела» я мелкие листья и совсем маленькие цветочки. Так скромна была эта веточка по сравнению с теми пышными и нарядными ветками, которые представлялись мне! Но эта одинокая веточка вдруг показалась мне почему-то знакомой… Вот очень туманно, неопределенно обрисовывался какой-то неясный образ — сначала в виде паутины, в виде тончайшей кисеи, потом как сетка, потом как палочки. Далее воображение нарисовало отдельные ветки, и, наконец, целое дерево возникло в моем представлении. И вот мне стало припоминаться, что еще в раннем детстве, где-то на юге, я взобралась на забор палисадника, потому что ощущала очень приятный запах чего-то. Чего именно? Не знаю. Было ли это весной или летом, не могу сказать, я в то время была очень мала для того, чтобы сознавать разницу между теплой южной весной и летом. Помню, что было тепло, вот и все.

И сейчас я представляю себе тот момент, когда я, совсем маленькая, с большими усилиями и, наверное, разрывая платье, карабкалась на забор и прикасалась руками к нижним веткам какого-то дерева с мелкими листьями и с еще более мелкими цветочками, которые так приятно пахли. Я очень полюбила это дерево и хранила о нем воспоминания, как о чем-то близком и дорогом моему сердцу. Да, наверное, это была мимоза, потому что подаренная мне веточка очень была похожа на те ветки, что я осматривала на дереве.