Реально же по цели работала только дальняя авиация. Идущие из Центральной России тяжелые бомбардировщики не садились на среднеазиатских аэродромах, ибо им требовались очень длинные взлетно-посадочные полосы.

Взлетающим в средней полосе России экипажам предстояло выйти на затерянную среди ледников и горных хребтов крошечную цель, что было значительно труднее, чем искать пресловутую иголку в стоге сена.

Мощным четырехмоторным самолетам порой едва удавалось справляться с властвующими здесь воздушными течениями, которые, словно щепку, могли подхватить многотонный бомбардировщик и океанским Гольфстримом оттащить его далеко в сторону от проложенного штурманом маршрута. Именно так «сдуло» почти на 100 километров головную машину с командиром гвардейского полка.

Вдобавок из-за каких-то геомагнитных аномалий прицельно-навигационное оборудование при подходе к району атаки начинало чудить, поэтому штурманы с большой погрешностью выводили машины на точку сброса.

После всех трудностей достигнув конечной точки пути, «стратеги» фактически вслепую вываливали свой груз с горизонтального полета, находясь на высоте 9000–10 000 метров. Ниже опускаться было опасно, ибо можно было влепиться в один из местных «пятитысячников». Горы внизу были затянуты облаками. Сама же цель находилась в непосредственной близости от «отметки 6729» — у подножия высочайшего пика афганского Гиндукуша. Да и многие здешние вершины достигали высоты шесть с половиной тысяч метров.

Сфотографировать же результаты бомбардировок не представлялось возможным. Сверху ущелье было плотно «запечатано» непроницаемым облачным покровом, скрыто пеленой тумана. Как только зоркий объектив авианаблюдателя пытался заглянуть внутрь этого «ящика Пандоры», на него одновременно обрушивались коварные порывистые горные ветра и оружейный свинец.

Не имея возможности снизиться для прицельного бомбометания, «дальники» швыряли свои подарки с высотного горизонтального полета. Но ковровые бомбардировки оказались крайне неэффективными. Тяжелые фугаски, созданные в середине сороковых для борьбы с германскими дредноутами, только сотрясали землю в нескольких километрах в стороне от резиденции Амир Шаха, поднимая в воздух тонны земли и горной породы. Много шума, но мало проку было и от противотанковых, а также сверхмощных бетонобойных бомб, предназначенных для уничтожения расположенных глубоко под землей бункеров. От такой войны хозяин этих мест только богател. Он и раньше использовал для добычи лазуритов взрывной метод, зато теперь мог сэкономить большие деньги на дорогом динамите. Расходящиеся от эпицентра очередной бомбардировки ударные волны вызывали в радиусе десятков километров камнепады и сходы лавин, делая окружающие горные перевалы еще более труднодоступными для войск противника.

Когда же экипажи бомбардировщиков пытались снизиться, это проводило к трагическим последствиям. К моменту когда Борис появился на командном пункте, уже стало известно о том, что один Ту-4, прибывший из Сещи, столкнулся с горой, когда его пилоты попытались опуститься пониже для более прицельного бомбометания.

Василий Сталин лично вел переговоры по дальней радиосвязи с работающими экипажами. Судя по многочисленным упоминаемым позывным, сейчас над «точкой» было довольно тесно: «я полсотни пятый, отработал, иду на базу», «докладываю: четыреста шестой вышел на боевой курс, следом за мной на эшелоне четыреста восьмой и триста пятнадцатый…». Самолеты накатывали на цель волнами. Место отбомбившихся машин тут же занимали вновь подходящие борта.

Были задействованы такие силы, что дно злополучного ущелья давно уже должно было напоминать безжизненный лунный ландшафт. Но подтверждения этому до сих пор не было…

Штаб все время пытался организовать эффективную авиаразведку в районе операции, но что-то там у них не ладилось. Обстановка на командном пункте накалялась с каждой минутой. Пилоты ударных машин бодро рапортовали об уничтожении осиного гнезда, но победные реляции тут же опровергались наземным авианаводчиком. При этом с КП никак не удавалось наладить взаимодействие между недавно заброшенным на парашюте в район атаки наблюдателем и летчиками «бомбовозов». Со стороны разговор «неба» и «земли» напоминал разговор людей, пытающихся общаться на разных языках. Корректировщик постоянно менял координаты объекта, давал противоречивые вводные экипажам, вообще вел себя очень странно, словно нарочно запутывая тех, кто сейчас беспомощно кружил высоко над его головой за непроницаемым облачным занавесом в поисках хоть какого-нибудь ориентира.

На глазах Нефедова происходящее здесь действо достигло точки наивысшего эмоционального накала: Василий Сталин вдруг резко поворачивается на каблуках и охватывает всех быстрым, злым взглядом.

— Он что, издевается надо мной, ваш авианаводчик?!

Все вздрагивают, дергают головами и втягивают в плечи, словно боясь сейчас же их лишиться.

— Вы что? Отупели? Посылать такого дегенерата на задание?! Чем соображаете? Башкой? Жопой? Калмыцким седлом?! На весь мир меня хотите ославить, твари?!

Поджарый, нервный, стремительный, злющий, «хамло трамвайное», Сталин-младший, едва появившись на месте событий, уже успел застращать всех. Борису еще ни разу не приходилось видеть шефа в столь взвинченном состоянии — с багровым, перекошенным от ярости лицом, с выступившими на лбу и шее синими венами, с лихорадочным блеском в безумных глазах. Когда генерал орал на кого-то, с его губ прямо в лицо осыпаемого площадной бранью человека летела слюна. Несмотря на свою невзрачную внешность — маленький рост, худосочность, рыжеватость и конопатость, — молодой генерал казался своему окружению, в котором было немало храбрых, мужественных людей, грозным исполином. Сын самого «Хозяина»! Про него все знали: сын вождя — сам вождь! В его власти казнить и миловать. От этого все цепенели, провожая глазами истерика, мечущегося по залу командного центра. Они бы и рады были что-то предпринять, лишь бы умаслить бушующее чудовище, но что тут можно поделать?!

Судя по всему, авианаводчик вскоре после приземления попал в плен к моджахедам и теперь работал под их диктовку. Но никто из присутствующих на командном пункте не решался высказать Сталину-младшему единственную разумную версию происходящего.

Честно признаться свирепеющему на глазах самодуру, что единственные глаза, способные указать летчикам верное направление на цель, лгут, ни у кого просто язык не поворачивался. Где еще, как не здесь — на Востоке, вспоминалась древняя традиция повелителей казнить гонцов, приносящих дурные вести. Наладить же иной способ разведки из-за сложнейших погодных условий в районе цели никак не удавалось.