— Вы что, за хряка меня принимаете? — говорит Майк довольно грубо.

— Ну — ну, — извиняется Шутц. — Не нужно таких слов… Я люблю красивые создания и стараюсь производить их как можно больше. Но я хочу разнообразия, которого могу добиться лишь частой сменой базовых воспроизводящих… Я говорю вам откровенно… Надеюсь, мы всегда будем откровенны, все трое… Похоже, ваш друг прямолинеен, — продолжает он, обращаясь ко мне. — Он использует малоупотребительные слова, но это тоже своего рода откровенность. Такое приятно слышать.

Мы поднимаемся на крыльцо белого камня и проходим в огромную восхитительную виллу.

— У меня много людей, о которых нужно заботиться, — говорит Шутц, — так что мне пришлось купить целый остров. У меня есть серия, которая работает в полях, у меня есть люди для всего… Когда создашь первого, продолжать уже не трудно.

— Кто натолкнул вас на мысль создавать живых людей? — спрашивает Майк.

— Люди слишком уродливы, — говорит Шутц. — Вы заметили, что по улицам ходит огромное количество некрасивых людей? Так вот, я обожаю гулять по улицам, но прихожу в ужас от этого уродства. Поэтому я построил свою улицу и создал восхитительных прохожих… Я заработал очень много денег, когда лечил миллиардерам язвы желудка. Но с меня хватит. Мне этого вполне достаточно. У меня свой девиз: уничтожим всех уродов… Забавно, не правда ли?

— Это возвышенно! — отвечаю я.

— Естественно, здесь некоторое преувеличение, — говорит он. — Их ведь не уничтожают в прямом смысле.

Мы подходим к большому, покрытому скатертью столу, на котором поблескивают стаканы, бутылки, лед и всякое другое, что заставляет нас неотвратимо думать о выпивке. Проходящие мимо парочки не обращают на нас ни малейшего внимания.

— Я делаю для людей много всяких пустяков, — продолжает Шутц. — Разумеется, я не ограничиваюсь выращиванием детей в колбах — это мелочи. Я воспитываю их тело и ум, а затем выпускаю их на природу. Или же делаю своими помощниками. У меня есть серьезные успехи. Например, звезда Лина Дарделл… Это мое произведение. Именно поэтому нигде нельзя прочесть ее биографию. Десять лет назад она была еще в колбе. Ускоренное старение, это проще простого. Временная акселерация в необходимом ритме, ускоренное окисление, и все пошло само собой! Важный момент — это селекция… Потому что, несмотря ни на что, еще очень много брака… шестьдесят процентов примерно…

— И много у вас подопечных, ставших знаменитостями? — спрашивает Майк.

Шутц смотрит на него.

— Дорогой мой Бокански, если бы вы в этом сомневались, вас бы здесь не было.

— Вы ошибаетесь, — уверяет Майк. — Ничего из того, что вы рассказали, я не знаю…

— Полноте… полноте. — иронизирует Шутц. — Представьте себе, я в курсе.

Он поворачивается ко мне.

— Вот уже пять матчей команда Гарварда проигрывает Йелю, — говорит он.

— Футбол? — спрашиваю я.

— Да. Пять матчей подряд. Это уже кое — что. И почему?

— Потому что Гарвард слабее.

— Нет, — объясняет Шутц. — Потому что команда Йеля сильнее. Команда Гарварда — лучшая в Америке, но команда Йеля вышла из моей лаборатории.

Он ухмыляется.

— Только это еще нужно доказать, что и является причиной визита Майка Бокански и Энди Сигмена ко мне в Сан — Пинто. Сколько вы получили от Гарварда, чтобы все перетряхнуть в моем доме? — продолжает он, обращаясь к Майку.

— Нисколько, — отвечает Майк. — Клянусь честью.

— У вас нет чести, — говорит Шутц, — И это вас ни к чему не обязывает.

— Я здесь совсем по другому поводу, — говорит Бокански. — Речь идет не о спорте. Вы это прекрасно знаете.

— А, — говорит Шутц — Если вы говорите загадками, я вас больше не слушаю. Пойдемте, посмотрим моих внучек, мы и так потеряли много времени. Если вы уделите мне всего лишь час, я вас оставлю в покое.

— Послушайте, — возражаю я. — Я в буквальном смысле разваливаюсь на части. Всего лишь двадцать четыре часа назад я был абсолютным девственником, и, уверяю вас, я жалею об этом времени С восьми утра я не могу остановиться.

— О, — говорит Шутц, — одним разом больше, одним меньше… Пошли…

Мы проходим анфиладу огромных светлых комнат; большие окна выходят на море, существование которого смутно представляешь себе ночью. Утро еще только — только занимается. Наконец перед нами лестница, ведущая вниз.

— Опять под землю? — говорю я.

— Там очень хорошо, — отвечает Шутц. — Постоянная температура, отличная звукоизоляция, безопасность…

Мы углубляемся в земное чрево — надо сказать, весьма аккуратное, с надраенными трубами. Доктор идет впереди, Майк за ним, я завершаю процессию.

— Вернемся к нашему разговору, — говорит Майк. — Меня интересует: кто такой Поттар?

Шутц не отвечает и продолжает идти как ни в чем не бывало.

— Вы слышали о Поттаре? — настаивает Майк. — Рок, вы знаете Поттара?

— Ну да, так же, как и все, — отвечаю я. — Я читал его статьи. Но ни разу не видел.

— Никто не знает, кто такой Поттар, — продолжает Майк задумчиво, словно размышляет вслух. — Но за Поттаром двадцать миллионов американцев, и они готовы повиноваться ему, как только он подает знак. А Каплан?