— Кто мне нравится?

— Всякие олухи, дура, — сплюнул Ягненок.

— Это неправда, — сказала Кларита и резким движением, в котором было больше театрального, чем естественного возмущения, вскочила на ноги.

— Спокойно, Кларита, спокойно, — произнес Волк неожиданно льстивым, бархатистым, даже, я бы сказал, женственным голосом, схватил ее за плечо и свободной рукой стал тыкать в ребра, — а то уронишь фишки, и что тогда подумает наш немецкий друг? Что ты дура, а ведь ты совсем не дура, правда?

Ягненок подмигнул мне, сел на кровать позади горничной и с похотливой улыбкой стал прижиматься к ней, не произнося при этом ни слова, поскольку даже его улыбка до ушей была обращена не ко мне и не к стоявшей к нему спиной Кларите, а… к некоему застывшему пространству… зоне безмолвия, которая незаметно образовалась на площади в половину моей комнаты… Скажем, от кровати до увешанной ксерокопиями стены.

Рука Волка, которая, как я с опозданием заметил, была сжата в кулак, отчего наносимые ею тычки могли бытьдостаточно болезненными, разжалась, и его ладонь накрыла грудь девушки. Кларита не сопротивлялась, ее тело сразу обмякло, капитулировав перед уверенностью, с которой Волк его тискал. Не вставая с кровати, неестественно выгнув туловище и орудуя руками, словно кукла на шарнирах, Ягненок ухватил девушку за ягодицы и пробормотал какую-то непристойность. Сука, кажется, сказал он, не то грязная шлюха. Я подумал, что стану свидетелем изнасилования, и вспомнил слова сеньора Пере из «Коста-Брава» по поводу местной статистики подобных преступлений. Какими бы ни были их намерения, они не торопились: в какой-то момент все трое составили живописную картину, и единственным, что вносило в нее диссонанс, был Кларитин голос, время от времени произносивший «нет», причем всякий раз с разной степенью категоричности, словно горничная искала наиболее подходящий тон для отказа и никак его не находила.

— Поставим ее поудобнее? — Вопрос был явно адресован мне.

— Ну конечно, так будет лучше, — откликнулся Ягненок.

Я кивнул, но никто из троицы не сдвинулся с места: Волк по-прежнему обнимал за талию совсем сомлевшую Клариту, а Ягненок, сидя на краю кровати, поглаживал ягодицы девушки размеренными круговыми движениями, словно перемешивал доминошные кости. Такое отсутствие активности подвигло меня на безрассудный поступок. Я вдруг заподозрил, что все это спектакль, ловушка, чтобы выставить меня в нелепом виде; розыгрыш, над которым они потом вдоволь посмеются. Если я прав, то в коридоре должен был находиться кто-то еще. Поскольку я сидел ближе всех к двери, мне не составляло труда протянуть руку и открыть ее, разрешив тем самым свои сомнения. Что я и не замедлил сделать излишне резким движением. В коридоре никого не оказалось. Тем не менее я оставил дверь открытой. На Волка с Ягненком это подействовало как ушат холодной воды. Они сразу же отпрянули от девушки, а та наградила меня благодарным взглядом, который я сумел понять и оценить. Я велел ей уходить. Немедленно и без разговоров! Кларита послушно простилась с испанцами и удалилась по коридору ленивой походкой всех горничных на свете; сзади она казалась беззащитной и малопривлекательной. Возможно, так оно и было на самом деле.

Оставшись наедине с испанцами, не успевшими прийти в себя от удивления, я строгим голосом, не допускающим возражений и уверток, спросил, правда ли, что Чарли кого-то изнасиловал.В тот момент я был уверен, что само небо вдохновило меня на этот вопрос. Волк и Ягненок посмотрели на меня недоуменно и одновременно с опаской. Они не подозревали, что на них такое обрушится!

— Чтобы он изнасиловал девушку? Бедный Чарли, да будет земля ему пухом!

— Стервец Чарли, — возразил я.

Я готов был выбить из них правду любым способом, включая применение силы. Если Волка еще можно было рассматривать как достойного противника, то Ягненок, чей рост не превышал метра шестидесяти, был настолько тщедушен, что выбыл бы из схватки после первой же затрещины. И хотя я должен был рассчитывать только на себя, особо осторожничать не собирался. Стратегически моя позиция была идеальной: я контролировал единственный выход, который в случае необходимости мог блокировать либо использовать как путь для отхода при неудачном раскладе. Рассчитывал я и на фактор неожиданности. На то, что они с перепугу нечаянно проговорятся. На недостаточную сообразительность Волка и Ягненка. Однако если быть откровенным, то ничего такого я заранее не планировал; все произошло само собой, как это случается в детективных фильмах, когда тебе показывают один и тот же кадр несколько раз, пока ты не догадываешься, что это и есть ключ к разгадке преступления.

— Послушай, надо уважать мертвых, тем более если они были твоими друзьями, — сказал Ягненок.

— Дерьмо! — заорал я.

Оба они стали бледные как полотно, и я понял, что они не будут драться и мечтают лишь о том, как бы поскорее убраться отсюда.

— Кого же, по-твоему, он изнасиловал?

— Как раз это я и хочу узнать. Может, Ханну? — предположил я.

Волк посмотрел на меня, как смотрят на умалишенных или несмышленых детей.

— Ханна была его телкой, как же он мог ее изнасиловать?

— Так было это или не было?

— Ну конечно же не было, что за чушь ты городишь! — возмутился Ягненок.

— Чарли никого не насиловал, — сказал Волк. — Он был отличный парень.

— Кто, Чарли отличный парень?

— Он был твоим другом, и ты этого не знал?

— Не был он моим другом.

Волк рассмеялся утробным смехом и сказал, что он давно это заметил и чтобы я не считал его идиотом. Затем он вновь заявил, что Чарли был мужик что надо и не мог изнасиловать кого бы то ни было, а если кого-то и хотели изнасиловать, так это самого Чарли, в ту ночь, когда он бросил Ингеборг и Ханну на шоссе. Вернувшись в город, он напился в компании незнакомых людей; по словам Волка, это были скорее всего иностранцы, возможно немцы. Из бара все они в неизвестном количестве, но исключительно мужской компанией направились на пляж. Чарли вспоминал потом оскорбления, правда не только в свой адрес, то, как его подталкивали, отпуская грубые шутки, и пытались спустить штаны.

— Значит, это его изнасиловали?

— Нет. Он отбросил ногой того, кто стоял ближе всех, и ушел. Их было немного, ну а силенкой Чарли господь не обидел. Но он страшно разозлился и хотел им отплатить. Зашел ко мне домой, и мы отправились на пляж. Но, когда пришли, там уже никого не было.

Я поверил им. Установившаяся тишина в комнате, приглушенные звуки, доносившиеся с Приморского бульвара, даже уходящее солнце и море, видневшееся сквозь балконные занавески, — все говорило в пользу этих двух мерзавцев.