ну а теперь было это. Мексика.

он быстро опьянел и принялся запихивать мелочь в автомат с мексиканской музыкой, музыка доходила до него с трудом, казалось, ее основу составляет один и тот же монотонно-фальшивый, романтический погребальный звон.

ему стало скучно, и он потребовал женщину, она пришла и села рядом, постарше, чем он ожидал, во рту у нее сверкал золотой зуб, а у него не было даже проблеска желания, не было абсолютно никакого желания ее ебать. он дал ей пять долларов и, по его мнению, очень ласково велел уходить, она ушла.

еще порция текилы, пятеро парней и буфетчик сидели и наблюдали за ним. он должен разбередить им души!

должны же у них быть души, ну как им все могло быть до лампочки? как бабочкам в коконах? как мухам, лениво кружащим по подоконнику в лучах предзакатного солнца?

Скорски встал и опустил в автомат еще несколько монеток.

потом он бросил свой стул и пустился в пляс, они принялись кричать и смеяться, это обнадеживало, наконец-то в этом заведении затеплилась жизнь!

Дэн продолжал плясать, то и дело заряжая монетами автомат, вскоре они перестали кричать и смеяться, а лишь смотрели на него молча, он заказывал одну порцию текилы за другой, он угощал пятерых молчунов, угощал буфетчика, солнце уже село, и ночь подкралась, точно мокрая грязная кошка, к душе Тихуаны, а Дэн все плясал, он плясал без остановки, текила ударила ему в голову, несомненно, но это было чудесно, победа наконец-то. это была Сентрал-авеню. все сначала, как в пятьдесят пятом, он был неподражаем, он всегда появлялся там раньше всех, пока не было давки, а потом приходили эти оппортунисты, чтобы все обосрать.

он даже затеял бой быков со стулом и тряпкой буфетчика…

Дэн Скорски очнулся в городском парке, на площади, сидя на скамейке, сначала он обратил внимание на солнце, это уже было хорошо, потом он обратил внимание на очки у себя на голове, они болтались на одном ухе, а одно из круглых стекол было выбито из оправы и висело на тоненькой ниточке, когда он поднял руку, чтобы до нее дотронуться, от прикосновения руки ниточка порвалась и стекло упало, стекло упало — после того, как провисело всю ночь, упало на бетон и разбилось.

Дэн вынул из оправы остатки стекла и положил их в карман рубашки, потом настал черед следующего шага, который — и он это ЗНАЛ — окажется бесполезным, бесполезным, бесполезным… но этот шаг он ДОЛЖЕН БЫЛ сделать, чтобы выяснить раз и навсегда…

он достал свой бумажник.

бумажник был пуст, он хранил там все свои деньги.

у него под ногами лениво проковылял голубь. Дэн всегда ненавидел то, как эти разъебаи работают шеей, все по-дурацки, дурацкие жены, дурацкие начальники, дурацкие президенты, дурацкие Иисусы.

а еще была одна дурацкая история, которую он никогда не смог бы никому рассказать, в тот вечер, когда он напился, он жил в районе, где горел ЛИЛОВЫЙ СВЕТ, там, посреди цветника, была прозрачная будочка, где стоял, глядя себе под ноги, немного грустный, слегка потрепанный, выполненный в натуральную величину Христос… ЕГО ОСВЕЩАЛ ЛИЛОВЫЙ ФОНАРЬ.

он действовал Дэну на нервы, наконец как-то вечером, изрядно поддав, когда в саду сидели, любуясь своим лиловым Христом, старые дамы, пьяный Скорски вошел и принялся за работу, пытаясь вызволить Иисуса из его пластмассовой клетки, но это оказалось нелегко, потом выбежал какой-то тип.

— сэр! что вы хотите сделать?

— …всего лишь ос-с-свободить этого раз-з-зъ-ебая из клетки! вы что, против?

— сожалею, сэр, но мы вызвали полицию…

— полицию?

Скорски бросил Иисуса и убежал, он бежал всю дорогу до неведомой мексиканской площади.

там был мальчишка, похлопавший его по колену, мальчишка, одетый во все белое, красивые глаза, таких красивых глаз он еще не видел.

— хотите выебать мою сестренку? — спросил мальчишка. — двенадцать лет.

— нет-нет, не очень, не сегодня.

мальчишка отошел, понурив голову, искренне огорчившись. Дэну взгрустнулось, ему было жаль мальчишку.

потом он встал и покинул площадь, но он пошел не на север, к стране Свободы, а на юг. в глубь Мексики.

когда он шел грязным глухим переулком, какие-то маленькие мальчишки принялись бросать в него камни.

но это уже не имело значения, по крайней мере, на сей раз он был в башмаках.

и то, чего он желал, было тем, что ему доставалось.

и то, что ему доставалось, было тем, чего он желал.

все было в руках идиотов.

говорят, проходя пешком через один маленький городишко, на полпути к Мехико, он был очень похож на лилового Иисуса — ну конечно, ведь, так или иначе, он ПОСИНЕЛ от тоски, а это почти одно и то же.

и больше его никто не видел.

быть может, это значит, что в Нью-Йорке ему не стоило так накачиваться коктейлем.

а быть может, и стоило.

покажите мне мужчину, который живет